– Поговорить? О чем?
Ух, ты! Гений здесь не один, с ним верный слуга двух господ Радик (да, у него весьма радиоактивное имечко) по фамилии Малов. Он примерно того же возраста, что и Пуншин, ну, может, на пару лет старше – Саша не вдавалась в подробности. Некрасивый: с круглой пористой физиономией, узким лбом, который прикрывали похожие на паклю светлые волосы, с широкими дугообразными бровями над довольно большими карими глазами, толстыми губами. Коренастый и весьма силен физически, несмотря на небольшой рост, а по характеру – хитрый бес, чующий приплюснутым носом, где сорвать банк. Он принес два пива, плюхнулся на стул и сделал круглые глаза, будто только сейчас заметил слона:
– О, Сашка! Откуда ты?
– Из тумана, – пошутила она и переключилась на Пуншина. – Я вся внимание.
А действительно интересно, что гений задумал? При ней он поставил три спектакля, она попала только в сказку, роль Злой Колдуньи нравилась, но постановка выползла из провала благодаря артистам, да и дети – люди, умеющие прощать плохое качество. А два взрослых спектакля – убожество, зритель ходит на них плохо, но Пуншин в этом винит злую волю, правда, не произносит вслух имена виновников, не желающих рекламировать шедевры, всем и так ясно. У него образовалась собственная партия, небольшая, но крикливо-истеричная.
– Тебе не надоело играть в нафталинных спектаклях? – взял он быка за рога. – Не хочешь попробовать в современном кластере поработать?
– А что ты называешь нафталинным? – осведомилась Саша, подозревая, что он вербует ее. – Режиссуру Пинг-Понга?
– В нашем деле надо быть предельно честным, – сказал Пуншин с небрежным пафосом человека, получившего карт-бланш. – Безусловно, Пинг-Понг владеет ремеслом неплохо, но его время ушло, способ сценического диалога со зрителем устарел, он архаичен в выборе репертуара, а решение спектаклей… собственно, решения нет, у него просто рассказанная история. Мир шагнул дальше, ему нужен путеводитель и воспитатель современной эстетики, зрителя нужно дотягивать до своего уровня…
Саша подперла ладонью щеку, сидела и думала: и это он всерьез. Скажи ему, что бездарен, ни черта не понимает в режиссуре, что зрители вовсе не дураки – сразу заполучит кровного врага. Кстати, кстати! А чего это Пуншин так осмелел? Будто решает все в театре теперь он, а главного режиссера вчерась сместили. После премьеры «Виват, королева!» не стоило бы ему мечтать о смене власти, три спектакля прошли на аншлагах, что для города большой успех. И этот… слуга двух господ (если не трех) кивает, поддакивает – гнилая морда.
– Ты меня слушаешь? – вдруг услышала Саша, кивнула, мол, слушаю, и очень внимательно. – Хочу предложить тебе Ларису в «Бесприданнице»…
– Подожди… – остановила она Пуншина. – Ты же против архаики. Разве пьесы Островского к таковым не относятся?
– Хм! – Он откинулся на спинку стула и снисходительно продолжил: – Важно, что мы внесем в нее. У меня будет современное прочтение: никаких турнюров со шлейфами и камзолов, костюмы сегодняшнего дня, Лариса никакая не жертва, а хищница…
– Очень любопытно, только я не пою, – соврала она и не испытывала угрызений совести. – А Лариса должна потрясающе исполнять романсы, так автор написал.
– У меня она будет танцевать.
Охренеть! Бедный Островский.
– Еще любопытней. Но не я, Вадик, принимаю решение, что мне играть или не играть, распределение ролей делает главный. Знаешь, может, Пинг-Понг и устарел, но его спектакли заставляют зрителя плакать и смеяться, что не каждому режиссеру дано. Мне кажется, ты его рано списываешь… Ой, ребята, извините, мне же к зубному! Пока.
М-да, ловко он перетягивает артистов в свою партию обещаниями главных ролей из коллекции мировой классики, но это заведомо провальные спектакли. И главное: эти двое могли сбросить на нее софит? Саша представляла каждого по отдельности за подлым делом и… по своей природе подобные люди способны на пакости, но должна быть причина, например: обида, зависть, неприязнь, ссора. Ни с одним она не сшибалась лбами, значит, подозревать их… Тогда кто? И почему?
На улице не распогодилось, только в водопаде стало больше снега, и Саше пришлось бежать с полными пакетами до остановки без зонта – руки-то заняты. К счастью, остановка крытая, а желающих уехать из центра не было, видимо, народ разбежался, спасаясь от стихии. Вскоре подошла маршрутка…
* * *
Да, это был сволочь Роберт. Он уставился на нее немножко с удивлением, немножко с насмешкой, но и высокомерие присутствовало во всей его персоне. Это в первый момент Саша отступила, как и ее первой мыслью было: заманили! Но в гостиной помимо детей присутствовало человек десять мужчин и женщин, вряд ли они вступили в сговор с ним. Она успокоилась и подключилась к Деду Морозу развлекать детей: зажгли все хором елку, дальше песенка – «В лесу родилась елочка», ставшая навязчивым мотивом ночью и днем. А песенка поется в хороводе, Снегурочка пригласила и взрослых, некоторые подняли свои откормленные зады с диванов и кресел, а первым ринулся в хоровод Роб и цапнул за руку Сашу. Ее чуть не стошнило, но она мужественно начала хоровод вокруг елки, в процессе соединила руку Роба с ручкой маленькой девочки и вошла в круг. Дети пели песни, стихи рассказывали, за что получали подарки. Один малыш с кудрявыми волосиками, взяв подарок, спросил:
– Тетя Снегурочка, у вас глазки из льдинок?
– Конечно, милый, – присев перед ним на корточки, сказала она.
– Можно я их потрогаю?
Малыш протянул пальчик к лицу Саши, она, смеясь, подхватила его на руки, покружила и… опять Роберт возник как из ада:
– Это мой сын Марик, ты ему понравилась.
– Марик, иди к папе, – сказала она ребенку, – а то другие дети обидятся, что я только с тобой играю.
С ребенком всегда можно договориться, но с их папашами… Саша с трудом довела праздник, попрощавшись с детьми, выскочила первой из особняка и побежала к воротам. Он догнал!
– Постой! – И дорогу перегородил.
– В чем дело? Что нужно? – взяла она агрессивный тон.
– Не кричи. Саша, я просто хотел…
– Знаю, что ты хотел и хочешь. Уйди с дороги!
– Какая ты… Пойми, тогда я был…
– Мне неинтересно, что ты скажешь!
– Да замолчи ты! – рявкнул Роберт, явно не привыкший к возражениям. – Я хочу попросить прощения…
– Прощаю. Доволен? Теперь уходи наконец и больше никогда не появляйся на моем пути.
Однако этого типа словами не заставить быть человеком, он, кажется, понимал только кулак, а у Саши, к сожалению, слабоваты кулачки для холеной рожи Роба. Когда он взял ее за плечи, она уперлась ладонями в его грудь, придя к выводу, что слово «маньяк» соответствует этому богатому выродку. Его следовало бы бояться, а ее несло под колеса паровоза:
– Убери руки! Хочешь повторить попытку? Неужели прямо здесь во дворе? Или оттащишь в лесок?..