Повести каменных горожан. Очерки о декоративной скульптуре Санкт-Петербурга - читать онлайн книгу. Автор: Борис Алмазов cтр.№ 94

Автор статуи «Навигация» (1891 г., терракота) на здании Ботного дома в Петропавловской крепости. Иенсен работал и в пригородах Санкт-Петербурга — Петергофе, Гатчине, Ораниенбауме, в Москве, Твери, Риге, Киеве, Гомеле, Тифлисе, Гельсингфорсе. По адресу: наб. р. Карповки, 14, находился деревянный дом Иенсена, где размещалась его мастерская (не сохранился).

Давид Иванович похоронен на Смоленском лютеранском кладбище, где еще при жизни выстроил фамильный склеп, украшенный мраморным памятником «Ангел, возвещающий о воскресении мертвых», который в годы коммунистического произвола разбили и снесли.

Вряд ли какой другой скульптор может сравниться с Иенсеном в том, какое количество его произведений продолжает жить, постоянно находясь перед глазами зрителей, и которые, к сожалению, в большинстве своем не знают, кто создал это скульптурное великолепие фасадов Петербурга в пору его имперской славы.

«Модерн (франц. moderne — новейший, современный) („ар нуво“, „югенд-стиль“), стилевое направление в европейском и американском искусстве конца XIX — начала XX вв. Представители „модерна“ использовали новые техникоконструктивные средства, свободную планировку, своеобразный архитектурный декор для создания необычных, подчеркнуто индивидуализированных зданий, все элементы которых подчинялись единому орнаментальному ритму и образносимволическому замыслу (Х. ван де Велде в Бельгии, Й. Ольбрих в Австрии, А. Гауди в Испании, Ч. Р. Макинтош в Шотландии, Ф. О. Шехтель в России). Изобразительное и декоративное искусство модерна отличают поэтика символизма, декоративный ритм гибких текучих линий, стилизованный растительный узор» ^[114].

Если эклектику можно обвинить в том, что это не стиль, а свободная компиляция разных стилей, то уж про модерн такое никак сказать нельзя. Мощный, продуманный, яркий, он создал лицо многих строений конца XIX — начала ХХ века, повлиял на все стороны жизни и на все изобразительное искусство и архитектуру. Все подверглось его влиянию, включая моду. А уж про декоративную скульптуру и говорить нечего. В ней произошла настоящая революция. Теперь прообразы маскаронов следует искать не в античных образцах, а в работах О. Родена, А. Майоля, а еще в большей степени в живописных и графических работах А. Мухи и Г. Климта и С. Выспянского. И несмотря на то, что мастера модерна именовали созданные образы привычно и традиционно (скажем, А. Майоль: «Помона», «Три грации», «Кариатида»), — это совершенно новое искусство. В живописи прерафаэлитов можно отыскать реминисценции средневекового искусства, но мастера «арт нуво», как называли модерн современники, выработали свой художественный язык, который ни с чем спутать нельзя.

^{Ул. Чайковского, 62}

^{Ул. Лизы Чайкиной, 22}

Возможно ли теперь, глядя на маскароны, в основном женских лиц, порою спрятанных в цветочном декоре, в извивах стеблей и изгибах листьев, догадаться, кто изображен, и распознать послание, которое вложили скульптор и архитектор в свои создания.

Можно! Это все те же античные богини, только в иной интерпретации — Флоры, Деметры, Цереры, Хотя круг персонажей расширился. Особенно популярна стала Офелия. Хотя как сказать! Имя Офелия в переводе «нимфа», а нимфами и менадами — полна архитектура первой половины XIX столетия.

^{Большой Казачий пер., 4}

А вот символика, пожалуй, даже усилилась! Собственно символизм, в том числе в поэзии, — язык модерна. Поэтому, например, так много в декоре «говорящих» цветов, среди которых главное место принадлежит ромашкам, подсолнухам, лилиям, ирисам и макам. Одним — за солнечную символику, другим — за возможность мягкие стебли и листья сделать органичной частью струящегося орнамента, третьим — за символику сна золотого. О нем грезили, предчувствуя надвигающуюся грозу революций и войн ХХ века.

Характерный барельеф в Большом казачьем переулке дом № 4 (1914–1915 гг., арх. С. Г. Гингер) — это все те же Гермес и Эрот, но мало того, что их образы решены в эстетике модерна, на Эроте (Амуре), с горьким юмором, как дань военному времени, надета стальная немецкая каска!

Маскарон в значительной степени утратил значение оберега, апотропея, а вот содержательная сторона, образность, на мой взгляд, усилилась, только она перестала быть легко читаемой, явной, стала смутной, загадочной и даже мистической.

Горгона Медуза не утратила свой популярности, но рядом с ней появилась новая героиня — Клеопатра.

«Елисеевский» и многие-многие здания Петербурга предреволюционной поры — модерн! Удивительный, прекрасный стиль! Стиль человечный, комфортабельный, уютный, где в основу философии положена не умозрительная идея гражданственности или утверждения имперского всевластия, а удобство, полезность, соразмерность человеку и человеческой жизни, что не исключает пафоса, гражданственности, пышности и много чего еще.

Я «Елисеевский» люблю! И не только потому, что без него невозможен Невский моей судьбы. В этом удивительном творении архитектора Барановского органично уживаются лучший в Питере гастроном и театр!

Но мы говорим о маскаронах и декоративной скульптуре, и я утверждаю, что маскароны на фасадах — лицо здания, его портрет, его судьба. Потому сначала о Елисеевых, убежден — в маскаронах и скульптурах здания на углу Невского и Малой Садовой судьба этой династии, ее зримое и трагическое воплощение.

По преданию, основатель династии Петр Елисеев был крепостным садовником в имении у графа Шереметева в Ярославской губернии. Долгие годы он пытался выкупиться на волю, да барин не отпускал. Помог, как всегда в России, случай. Однажды зимой, когда в имении собрались многочисленные гости, Елисеев подал на стол выращенную им свежую землянику. За окном вьюга, а перед гостями в вазочках пламенеют свежие ягоды! Ответить на это надлежало только широким жестом! И граф, к восторгу гостей, «подмахнул» садовнику вольную, да еще деньгами прибавил. Россия — страна театрального широкого жеста! Сказывают: потом об этом очень сожалел.

Слово сказано, дело двинулось! Не с этапом, как при родной советской власти, а с обозом, как Ломоносов. Не в Магадан, а в Питер явился Елисеев и не стал садовничать, начал торговать дорогим вином, фруктами и прочим «колониальным» товаром, чему, возможно, способствовал Заграничный поход русской армии. Европа, а стало быть, и ее колонии, приблизились! В 1813 году открыл Петр Елисеев первую свою небольшую лавку на Невском, а через пять лет уже арендовал помещение в здании Петербургской Таможни, где нынче Институт русской литературы — Пушкинский Дом.