Насколько Ираклий был осторожен и осмотрителен, видно из того, что в сентябре 1769 г., при первых действиях, он уже спешит уведомить Панина об изменившемся к нему отношении мусульман и высказывает при этом, надежду, что как «дело приходить будет к примирению», то грузины не будут забыты
[77].
Но когда отозвание войск из Закавказья было решено, когда Ираклию предстояло самому выпутываться из осложнений, созданных его участием в войне, он решается высказаться откровенно.
В письме Панину 21 апреля 1772 г. он пишет: «Такое время ныне настоит, что не в состоянии уже мы молчать перед Всемогущим Создателем и пред Е. И. В. и потому по сущей справедливости осиливаемся объявить, что до получения Е. И. В. повеления находились мы в тишине и мире с султаном, а с персицкими владетельными ханами имели с некоторыми мир, а некоторые из них платили нам и дань, из лезгинцев же также некоторые жили с нами в перемирии, а хотя иные и делали нападения и разоряли наши владения, однако доведены были нами до того, что и они начинали опасаться нас»
[78]. В рапорте кизлярскому коменданту, поданном летом 1769 года поручиком Хвабуловым говорится то же самое: «В нынешнее время в Грузии, Кахетии и Имеретии не только внутреннего замешания, но и от околичных народов никакого нападения не происходит, но настоит тишина»
[79].
В письме Панину от 24 августа 1774 г. Ираклий еще рельефнее противополагает политические условия Грузии до войны позднейшему положению. Его трудами установились выгодные для грузин отношения к соседним пашам, ханам (тем более что Персия не имела шаха), к лезгинам. Участие в войне с турками он счел за свой долг да и теперь признает, что обязан исполнять повеленья и служить православной Императрице. Во время войны столько турок и лезгин пало от руки его воинов! «И потому теперь турки, разиня рты свои, как змеи, окружают нас, персияне, как свирепые львы, смотрят на нас, а лезгинцы острят зубы свои против нас, как голодные волки». Все они пылают мщением: он, Ираклий, а не они нарушил мир
[80]. И если искоренять его и Грузию, то кто будет отвечать за это Богу и какая польза от этого Российской империи? Поэтому «возымеете попечение о православном здешнем народе; я и моя область упование наше имеем единственно на Бога и на всемилостивейшую государыню»
[81].
Но пока русское правительство ограничилось присылкой копии Кучук-Кайнарджийского трактата, при милостивой Высочайшей грамоте.
Что же побуждало Ираклия, невзирая на неудачи и неприятности, снова и снова искать опоры в России? Мы сказали, что положение его, несмотря на внешние успехи, несмотря на дань, которую ему платили вассалы-мусульмане, было шатко, ненадежно не по причинам одной религиозной розни с Турцией и Персией, но главным образом потому, что при гадательности всех его успехов невозможно было упрочить порядок в самой Грузии, нельзя было побороть смут и крамол, в которых никогда не было недостатка. Настоящей силой авторитетной, постоянной, притом единоверной и дружески настроенной, была Россия, и только Россия, так как от держав Запада Грузию отделял сплошной барьер мусульманства.
Ираклию, как и его предшественникам, приходилось иметь дело исключительно с турками, персиянами, дикарями горцами и Россией. Многое сближало грузин с азиатскими соседями
[82], но религия и не угасавшие в них политические идеалы (или фантазии!), связанные с династическими интересами, влекли их к России: цари грузинские надеялись с ее помощью стать действительно православными монархами и открыть для Грузии путь лучшего будущего.
Глава седьмая
От Кучук-Кайнарджи до Трактата 1783 года
I
Мы не будем следить за тем, как Ираклий боролся с внешними и внутренними затруднениями после ухода русских войск. Пока энергия и силы его не ослабевали и ему удалось благополучно избежать многих грозивших ему опасностей.
Так, Керим-хан, векиль (т. е. наместник) Персии, обеспокоенный покровительством, какое, по-видимому, оказывала Россия Ираклию, прибыл с персидским войском в Тавриз. Понятное дело, царь был этим обеспокоен. С большим искусством удалось ему успокоить Керима. Послы Ираклия внушили последнему, что победы над турками — самое угодное для персиян дело и свидетельствуют о преданности грузин. Удовлетворившись этим объяснением, Керим-хан вернулся назад, и царь избавился от его нашествия
[83].
Вот еще любопытный образчик восточной дипломатии. Турки не переставали тревожить Грузию, производя набеги вместе с лезгинами из Ахалцихского пашалыка.
Ираклий отвечал тем же, и Сулейман-паша находил для себя выгодным жаловаться в Константинополь на грузинского царя, так как ему присылали для борьбы с последним деньги. Мы уже знаем, как с давних пор поступки грузинских царей давали повод к недоразумениям между Турцией и Персией. Так было и теперь. Керим-хану написали: «По трактатам мы с вами поддерживаем мир. Однако вы спустили с привязи одного льва, т. е. валия гурджистанского, и он непрерывно опустошает наши владения. Прекратите это…» Керим-хан не имел над Ираклием никакой власти и в свое время был рад, что не встретил с его стороны помех, однако он не мог удержаться от того, чтобы не подразнить турок, и заявил Ираклию свое удовольствие за такую его «службу».
«Для меня великая честь, — сказал он, — что Ираклий довел султана до необходимости жаловаться мне. Владыка Персии обязан почтить такого человека». И он послал валию письмо с подарками.
Ираклий же уладил недоразумения с турками, отправив посольство в Константинополь
[84].