Пандемия. Всемирная история смертельных вирусов - читать онлайн книгу. Автор: Соня Шах cтр.№ 48

Психиатр Нил Бертон, пишущий о психологии поисков виноватого, видит в этом разновидность явления так называемой «проекции». Беспомощность и ощущение собственной вины, говорит он, вызывают дискомфорт, который человек естественным образом пытается снизить или смягчить. Один из способов – спроецировать эти ощущения на других. Когда этих других накажут, ощущение беспомощности и вины превращается в чувство превосходства или даже «непогрешимости и праведного гнева» ^{370}.

Возможно, именно поэтому эпидемии, вызываемые новыми патогенами, так часто ведут к отчаянному поиску «стрелочника». Эти эпидемии, малопонятные и преимущественно поражающие общество со слабыми и коррумпированными социальными институтами, особенно склонны лишать человека ощущения власти над окружающим миром. При этом губительное воздействие их не так неотвратимо, как в случае войны или наводнения. Кто-то заболевает, кто-то нет, навлекая на себя – пусть смутные – подозрения, что дело нечисто.

У древних стремление искать виноватых при социальном кризисе запечатлелось в характерных обрядах. В Древней Греции во время эпидемий или других социальных потрясений нищих и преступников – так называемых фармакос – ритуально закидывали камнями, избивали и изгоняли из общества. В Древней Сирии во время королевских бракосочетаний украшали серебром, а затем изгоняли в пустыню умирать в одиночестве козла – животное, считавшееся воплощением зла. Собственно, само выражение «козел отпущения» идет из обряда, описанного в Ветхом Завете, в книге «Левит». В День искупления Бог велит Аарону принести в жертву двух козлов – одного зарезать, а второго, «для Азазеля», символически взвалив на него бремя всех прегрешений народа Израилева, отпустить в пустыню на гибель. Ритуал принесения в жертву «козла для Азазеля» (или, как в тексте Библии короля Якова, козла отпущения») облекал в драматическую форму желание избавиться от чувства бессилия и вины, вызываемого коварно подстерегающими человека опасностями – от голода до эпидемий ^{371}.

* * *

Поиски козла отпущения во время эпидемии губительны еще и тем, что зачастую на эту роль назначают как раз тех, кто мог бы сдержать распространение болезни или смягчить ее бремя.

В XIX веке гнев толпы нередко обрушивался на врачей и религиозных деятелей. Во время эпидемии холеры в Европе в 1832 году ходили слухи, что больницы намеренно изводят пациентов, участвуя в заговоре по избавлению общества от лишних людей. На врачей нападали и закидывали камнями – якобы лекари убивают холерных больных, чтобы получить трупы для препарирования. С февраля по ноябрь 1832 года в Британии и Франции отмечено более тридцати случаев беспорядков – от закидывания камнями, которое современники называли «небольшим переполохом», до массовых драк с участием сотен человек ^{372}.

Во время вспышек холеры в Нью-Йорке толпа нападала на изоляторы и холерные больницы, не давала санитарам вывозить трупы жертв холеры из домов. (Во время одного из таких столкновений санитарам пришлось спускать гроб через окно.) ^{373} В 1834 году жители охваченного холерой Мадрида решили, что холеру, отравив колодцы, в город принесли монахи, слишком рьяно поддерживавшие притязания брата короля на испанский трон. Разъяренные толпы собирались на площадях Мадрида, громили молельные дома и иезуитские церкви, убили 14 священников. Сильно пострадали и францисканцы в Сан-Франциско: 40 представителей ордена были заколоты, утоплены в колодцах, повешены или сброшены с крыш. «Резня и кровопролитие не прекращались до поздней ночи», – пишет историк Уильям Каллахан ^{374}.

Объектами расправы становились и иммигранты. Их считали виновными в эпидемии наравне с медицинскими работниками и религиозными деятелями: совпадение очагов болезни с иммигрантскими кварталами заметить было несложно. Домовладельцы, набивавшие иммигрантов в тесные каморки как сельдей в бочку, и коммерческие интересы, правившие бал на торговых и пассажирских путях, способствовали распространению болезни ничуть не меньше – если не больше – и не сказать, чтобы незаметно, однако их никто не трогал. Все шишки сыпались на иммигрантов – парий и носителей чуждой коренным жителям культуры ^{375}.

С появлением холеры гостеприимные прежде города начинали закрывать двери перед путешественниками и транзитными иммигрантами, отказываясь сдавать им жилье. «Бедолаги вынуждены ночевать на улицах, в полях» или на «лежанках из досок и хвороста», – писала местная газета города Лексингтона (Кентукки) в 1832 году ^{376}. Жители городов вдоль канала Эри не давали судам причаливать, а пассажирам – сходить на берег, даже своим, возвращающимся домой ^{377}.

Этническая принадлежность иммигрантов, назначаемых козлами отпущения, менялась от десятилетия к десятилетию. В 1830-х и 1840-х во всем винили ирландцев. «Чрезвычайно нечистоплотные в быту, невоздержанные в употреблении спиртного, живущие толпой в худших районах города», – утверждал нью-йоркский отдел здравоохранения в 1832 году. «Грязные» ирландцы «сильнее других» страдали от холеры. Ирландцы «принесли в этом году холеру, – жаловался в личном дневнике Филипп Хоун. – От них вечно одни беды и нужда» ^{378}. В 1832 году 57 ирландских иммигрантов, живших на огороженной вырубке в пенсильванском лесу – их наняли рубить просеку под новую железнодорожную ветку от Филадельфии до Питтсбурга, – были посажены в карантин, а затем тайно убиты, хижины и личные вещи сожжены дотла. «Все пили по-черному, и ВСЕМ ПРИШЕЛ КОНЕЦ!» – злорадствовали местные газеты ^{379}. Размозженные и простреленные черепа рабочих исследователи извлекли из массового захоронения в 2009 году ^{380}.