Болезненная любовь намного опаснее любовной болезни. Томящийся влюбленный тоскует от отсутствия или безразличия к себе «предмета» своей любви, но обычно справляется с этим переживанием, либо добиваясь любви, либо находя себе другой предмет для обожания. В отличие от любовной болезни болезненная любовь предполагает, что влюбленный теряет надежду быть любимым. Любящий всегда будет страдать и никогда не достигнет «спокойной» любви, для которой необходимо думать не столько о своем страдании, сколько о благополучии того, кого любишь. Герои Пруста слишком поглощены собственными душевными переживаниями, а потому неспособны проявлять разумную заботу о любимом.
Переживания Свана – прообраз других любовных историй, разворачивающихся в романе. Ни в одном произведений французской литературы вы не найдете таких любовников-неврастеников, с ними не сравнится ни Альцест из «Мизантропа», ни кавалер де Грие из «Манон Леско». Пруст прямо называет своих героев невропатами, неврастениками, невротиками, нервными, ненормальными, лунатиками и просто больными. Ведь именно в это время идеи Фрейда получили широкое распространение не только в науке, но и в быту. Отец писателя, доктор Адриан Пруст, живо интересовался интеллектуальными нарушениями, вызываемыми психическими расстройствами. Но Прусту, чтобы вызвать в памяти ревность, которую Шекспир называл «чудищем с зелеными глазами» («Отелло» в переводе М. Лозинского), не нужно было прилагать никаких особенных усилий. Впервые он испытал ее в подростковом возрасте, когда увлекся товарищем по учебе, а потом – при общении с композитором Рейнальдо Аном. Тем не менее, какой бы личной или невротической ни была природа прустовской ревности, она свидетельствует о той потенциальной ревности, которая заложена в каждом, кто любил хоть однажды.
Другой важный аспект прустовской любви – его отношение к великой теме Времени, проходящей через все его творчество. Свана беспокоит то, что в будущем он не сможет питать к Одетте те же чувства, которые испытывает к ней сейчас, в самый счастливый период их любви. Чем больше он пытается освободиться от боли, которую приносит ему любовь к Одетте, тем больше он цепляется за нее, так как понимает, что, избавившись от страдания, станет другим человеком.
«Если б Одетта перестала быть для него существом, вечно отсутствующим, влекущим, вымышленным; если б его чувство к ней уже не было бы тем таинственным волнением, какое вызывала в нем та фраза из сонаты, а выродилось бы в привязанность, в благодарность; если б между ними установились нормальные отношения, которые положили бы конец его безумию и его тоске, то, вне всякого сомнения, повседневная жизнь Одетты показалась бы ему малоинтересной… Но пока болезненное состояние длилось, для него, откровенно говоря, поправка была равносильна смерти, и в самом деле: тот, каким он был сейчас, прекратил бы свое существование».
Влюбленные понимают это подсознательно. Если вас перестает интересовать человек, которого вы любите, вы лишаетесь живой частицы своей души. Вы становитесь кем-то другим. Оглядываясь назад, вы будете вспоминать свою прежнюю любовь с нежностью или с раздражением, или вами будут владеть какие-нибудь другие, более сложные чувства, но вам не удастся вновь вернуть те же эмоции, что вы пережили когда-то. Может быть, вам будет не хватать боли, которую некогда пришлось испытать. Любовь, говорит нам Пруст, это загадочное возбуждение, всемогущее, хотя и мимолетное, и иногда по ошибке растраченное не на того человека. Так Сван говорит себе, когда его любовь, наконец, иссякла сама по себе: «Как же так: я убил несколько лет жизни, я хотел умереть только из-за того, что всей душой любил женщину, которая мне не нравилась, женщину не в моем вкусе!» Подобные прозрения остаются в памяти читателей Пруста надолго, даже и после того, как книга возвращается на свое место на полке.
Из романа «Под сенью девушек в цвету» мы узнаем, что Сван женился на Одетте, когда уже разлюбил ее. Причина, по которой он женился на своей бывшей любовнице, заключалась в том, что у них родилась дочь Жильберта. Самой заветной мечтой Свана было однажды представить жену и дочь своей старинной подруге – принцессе де Лом, которая со временем станет герцогиней Германской, но она неизменно отказывалась от встречи с ними, так как в прошлом Одетта была дамой полусвета – содержанкой. Приятельницы Свана не только не хотели принимать у себя Одетту, но они также отклоняли приглашения посетить их семейный дом. То есть на светские мероприятия он вынужден был приходить один, а если его приятели обедали у него дома, то они были без жен. Подобные предрассудки не были редкостью в обществе, которое тогда существовало во Франции.
Увидев в Комбре дочь Свана, Жильберту, Марсель тайно влюбился в нее. Он опасался, что дочь такого рафинированного отца найдет его грубым и несведущим, при мысли познакомиться с ней поближе испытывал одновременно «радость и отчаяние» [95] . Жильберта привлекала его еще и потому, что она с удовольствием общалась с другом ее отца писателем Берготтом, книги которого восхищали Марселя. Марсель, как и Сван, наделяет предмет своей любви теми качествами, которые он приписывает ей по эстетической ассоциации. На Жильберту падает тень славы и литературного дарования Берготта, как Одетта в воображении влюбленного приобретает черты фресок Боттичелли. Еще до встречи с Жильбертой Марсель проецирует на нее все желанные качества, которыми, как ему кажется, она должна обладать, подобно тому, как со временем покрывающая бронзовую статую патина делает ее еще прекраснее.
В Париже Марсель встречает Жильберту на Елисейских Полях, где обычно играют дети их круга. Одно такое чудесное место до сих пор существует на Круглой площади на Елисейских Полях. Они болтают, сидя рядышком на скамейке, или играют в прятки, между ними даже происходит своеобразная борьба. Во время одной такой памятной схватки подросток Марсель ощущает неожиданно пробудившееся чувство наслаждения.
«…и мы схватились. Я старался притянуть ее к себе, она сопротивлялась… я зажал ее между ног, точно деревцо, на которое я сейчас взберусь; занимаясь этой гимнастикой, я тяжело дышал, – главным образом, не от мускульного напряжения и не от боевого пыла, – и у меня, точно пот, вылилось наслаждение, которое я даже не сумел продлить настолько, чтобы ощутить его вкус».
Такие физические упражнения провоцируют у астматического мальчика – ведь Марсель страдал той же болезнью, что и его создатель Пруст, – серьезное заболевание. Однажды, гуляя очень холодным днем, он простудился. У него поднялась температура до 40 градусов, и началось воспаление легких. Он оказывается надолго прикованным к постели и вынужден сидеть на «молочной диете». Но еще до того, как он встает на ноги, он получает письмо от Жильберты, которое вселяет в него силы. Она не только беспокоится о его самочувствии, но приглашает его в гости на свои чайные посиделки, которые обычно происходят по понедельникам и средам. Марсель, которого прежде не приглашали к ней в дом, приходит в состояние экстаза в предвкушении чуда, которое непременно произойдет, когда он увидится с ней.
«…дочитав письмо, я сейчас же начал думать о нем… и я уже так его полюбил, что у меня появилась потребность каждые пять минут перечитывать и целовать его.
… Жизнь полна чудес, на которые всегда могут надеяться любящие».