На нескольких страницах записей, сделанных в последние месяцы жизни, Фрейд попытался переосмыслить свою теорию «зависти к пенису». Сначала он обратился к идее «идентификации» девочки с ее клитором, не оставляя мысли о женской неполноценности по отношению к пенису. Но затем в серии торопливых фраз Фрейд явно переоценил место груди в умственной жизни ребенка. «Детям нравится выражать связь с объектом с помощью идентификации: „Я предмет“. Пример: грудь. „Грудь часть меня, я грудь“. И только позже: „У меня это есть, правильно, но я не это..“»
[236]
Что значат эти короткие строчки? Если, по утверждению Фрейда, ни мальчики, ни девочки в младенчестве не делают различия между материнской грудью и собственным телом, то в конце концов они приходят к осознанию того, что грудь принадлежит другому человеку, во власти которого дать ее или отнять. И мужчины, и женщины движутся от изначального «Я этот предмет» (если мы принимаем гипотезу, что они сначала не отличают грудь от себя) к утверждению «Я не этот предмет». Но у девочек есть возможность получить грудь, и в подростковом возрасте они могут сказать то, чего никогда не смогут сказать мальчики: «У меня это есть».
Если туманные предположения Фрейда довести до логического конца, то развитие груди как части тела человека можно рассматривать в качестве психологического преимущества для женщин. Грудь, которую они так хотели получить в младенчестве, возвращается к ним во взрослом состоянии — как источник удовольствия для них самих, их любовников и их младенцев. Так как Фрейд был скован рамками мира с мужчиной в центре, он мог мыслить только как посторонний наблюдатель. Ему не дано было оценить грудь с точки зрения женщины, которая начинает свою жизнь с молока из груди другой женщины, а затем с возрастом сама обретает грудь.
Если бы Фрейд был женщиной, он бы, возможно, развил теорию «зависти к груди» вместо теории «зависти к пенису». «Женская» теория могла бы звучать так.
Мать мальчика — это первый объект его любви, и она, по сути, остается таковым в течение всей его жизни. С того момента, когда он был привязан к материнской груди, он не может ею насытиться. Если новый малыш заменяет его у материнской груди, он будет считать младшего ребенка захватчиком и обижаться на мать за то, что она отняла грудь у него, первого и правомочного владельца. Отсюда и двойственные чувства по отношению к матери и младшему ребенку-сопернику, которые мы наблюдаем во многих семьях.
Пока мальчик растет и приближается к подростковому возрасту, он мечтает о том, что однажды грудь ему вернут. Подсознательно он верит, что и у него, как у его сестер, в подростковом возрасте вырастут груди. Когда этого не происходит, он чувствует себя обманутым. Он считает свою мать виноватой в том, что ему достался «дефективный» торс, и не прощает ее за то, что она так поступила. Он чувствует себя пустым, он ниже своих сестер с их набухающими грудями. И ему так и не удается избавиться от ощущения собственной неполноценности. Безнадежное желание обрести собственные груди вмешивается в развитие мальчика и в формирование его характера. У него возникает желание отмстить всем женщинам за то, что у них есть то, чего он лишен. До конца его дней женская грудь будет одновременно внушать ему желание обладать ею и ярость из-за того, что у него самого грудей нет. Первое чувство обычно выражается в желании прикоснуться к женским грудям, сосать их, и чем больше они, тем лучше. Второе чувство проявляется в недовольстве собой, которое иногда приводит к актам насилия против женщин, когда сильнее всего страдают их груди.
Даже став отцом, взрослый мужчина будет испытывать ревность к младенцу, сосущему грудь его жены. Он всегда будет рассматривать ребенка как чужака, захватившего то место, которое изначально принадлежало ему. Отсюда подсознательное желание убить собственного отпрыска и неизбежность конфликта между поколениями. Желание получить грудь необходимо рассматривать как фундамент всех цивилизаций, когда одновременно Эрос и Танатос борются за обладание ею.
Эта пародия на три эссе Фрейда о женской сексуальности позволяет предположить, что сильнейшее мужское эротическое стремление к женской груди связано с тоской по матери, с соперничеством между братьями и сестрами и, возможно, даже с ревностью к собственным детям
[237]. Когда видишь мужчину, с самодовольным видом разгуливающего с пышногрудой женщиной, как будто она является символом его мужественности, теория «зависти к груди» уже не кажется такой необоснованной.
К настоящему времени тысячи пациентов в тысячах кабинетах уже ответили на вопрос о своих воспоминаниях о материнской груди. Вопрос «Мать кормила вас грудью?» долгое время оставался стандартным вопросом психоаналитиков. Опыт сосания и отлучения от груди не считался похороненным в памяти, так как его воскрешали с помощью психологических приемов.
Обычный упрек матери, о котором говорил Фрейд и последующие поколения фрейдистов, заключается в том, что мать дает ребенку слишком мало молока, что можно воспринять как недостаток любви. Хуже этого, страх быть отравленным молоком матери подпитывает фантазию о «плохой» или «ядовитой груди»
[238]. Этот недоброжелательный взгляд на грудь впоследствии стал еще одной чертой, добавляемой к портрету «кастрирующей» или «сумасшедшей» матери, который был популяризован психиатрами в Америке в 40-е и 50-е годы.
Один из последователей Фрейда идентифицировал то, что получило название «феномена Исаковера». В состоянии, похожем на сон, многие взрослые представляли мягкую, рыхлую массу, которая приближается к лицу. Исаковер интерпретировал этот образ как воспоминание младенца о грудном кормлении
[239]. Психоаналитики фиксировали случаи феномена Исаковера и использовали их для исследования других воспоминаний раннего детства и для поддержки в высшей степени конъюнктурных теорий о страхе кастрации, кровосмесительных фантазиях и других состояний регресса во взрослом состоянии
[240].
Как бы сдержанно мы ни относились к фрейдистским теориям груди, мы должны поблагодарить их автора за то, что он объединил две главных составляющих истории груди в мощную психологическую парадигму: материнская грудь и эротическая грудь соединились в единое целое. Мать и любовница станут делить груди, чье сияние будет освещать наше настоящее тем сильнее, чем дальше мы уходим от их изначального тепла. Как никто до него, Фрейд понял власть груди над жизнью человека от начала и до конца его дней.