Иудейские древности. Иудейская война - читать онлайн книгу. Автор: Иосиф Флавий cтр.№ 262

3. Когда эта ссора обнаружилась во второй раз, сюда оказался замешанным даже брат царя, Ферора. Он навлекал на себя особенное подозрение и ненависть, потому что совершенно подчинился одной из своих рабынь, так недостойно увлекся любовью к ней – и в столь сильной мере отдался ей, что совершенно забросил невесту, дочь царя, и только думал о рабыне. Ирод почувствовал себя опозоренным со стороны брата, которому он оказал такие значительные благодеяния, которого он сделал своим соправителем и который, как он видел, платил ему теперь злом за добро. Он не желал его даже видеть. Не считая Ферору достойным этой девушки, Ирод выдал ее за сына Фасаила; лишь долго спустя, когда он мог предположить, что страсть погасла в его брате, он вступил с ним вновь в переговоры о браке и предложил ему в жены свою вторую дочь, называвшуюся Кипрой. Вместе с тем и Птолемей стал советовать Фероре прекратить оскорбительное для брата поведение и покончить со своим любовным увлечением. При этом (министр) указывал, что постыдно в угоду рабыне лишать себя расположения со стороны царя, возбуждать последнего и подавать ему повод к сильной ненависти.

Видя всю пользу такого изменения вещей, Ферора вспомнил, что и раньше ему простили одну провинность, и отторгнул рабыню, успевшую родить ему ребенка. Вместе с тем он выразил царю согласие на брак со второю его дочерью, назначил сроком свадьбы тридцать дней и поклялся при этом, что отныне прекратит все свои отношения с отторгнутой рабыней. По истечении тридцатидневного срока, однако, он настолько был одержим любовью к рабыне, что отказался решительно от всех своих намерений и вновь вернулся к любимой женщине. Это окончательно расстроило и взорвало Ирода, который не скрывал своего гнева. Отныне царь в разговорах постоянно делал разные намеки, и многие, основываясь на гневе Ирода, делали эти замечания исходной точкой разных наветов против Фероры. Вообще теперь не проходило ни дня, ни даже часа, чтобы царю не приходилось волноваться. Напротив, постоянно ему докладывали о новых распрях между его родными и наиболее близкими ему людьми. Так, например, Саломея дошла в своем сильном озлоблении против сыновей Мариамны до того, что вмешалась в супружеские отношения своей родной дочери, бывшей замужем за Аристобулом, одним из юных сыновей Мариамны, и побудила ее рассказать и сообщить ей о многом, чего бы та, собственно, не должна была говорить. Этим она вызывала раздоры и давала новые поводы к подозрениям. Таким образом она сама разузнавала все, что происходило между юношами, и сеяла разлад между дочерью и ее мужем. В угоду своей матери дочь часто сообщала Саломее, как братья, оставаясь наедине, вспоминают о Мариамне, как ненавидят отца и как постоянно грозят, в случае, если когда-либо достигнут царства, обратить сыновей Ирода от прочих жен в сельских писарей (к чему-де они благодаря своим теперешним занятиям и по своей подготовке только и способны), и как они грозят, если увидят женщин в царственном убранстве их матери, облечь их в мешки и бросить в темницы, где бы они не видели даже солнечного света. Все это через посредство Саломеи немедленно сообщалось царю, который узнавал о том, правда, со скорбью в сердце, но все-таки заботился об общем умиротворении. Впрочем, все эти подозрительные вести мучили его, он лишь более озлоблялся и в конце концов начинал верить всему. Хотя он тогда относительно своих сыновей держал себя все еще довольно милостиво, вследствие того, что они сумели оправдаться перед ним, однако зато впоследствии произошло гораздо более крупное горе.

4. Дело в том, что Ферора явился к Александру, женатому, как мы упомянули, на дочери Архелая, Глафире, и сообщил ему, будто бы со слов Саломеи, что Ирод воспылал страстью к Глафире и притом страстью неудержимою. Услышав это, Александр, по юности и страстности своей, страшно разгорячился и на основании случайно прорвавшегося замечания стал особенно подозрительно относиться к проявлениям нежности Ирода к молодой женщине (а Ирод действительно неоднократно выражал ей свое расположение) и принимать их с самой скверной стороны. Наконец он чувствовал себя более не в силах сдерживать свое горе, отправился к отцу и со слезами поведал ему то, что сообщил ему Ферора. Ирод окончательно вышел из себя и, не будучи в состоянии снести столь гнусной для него и притом ложной клеветы, страшно заволновался; он громко стал жаловаться на гнусность своих родных, которым он оказал столько добра и которые, в свою очередь, возвели на него такую напраслину, послал затем за Феророй и обратился к нему с проклятиями:

«Гнуснейший мерзавец, – сказал он ему, – неужели ты дошел до такой степени неблагодарности, что мог обо мне подумать и распространять такие вещи? Разве я не вполне ясно вижу в этом твои намерения; ведь ты являешься к моему сыну с такими речами не только для того, чтобы позорить меня, но и добиваешься моей гибели, заставляя детей моих ковать крамолу против меня и готовить мне яд их руками? Какой бы сын, если бы его не охраняли, подобно этому, добрые гении, удержался от убийства родного отца при таком обвинении, возводимом на него? Разве ты желал вселить в его душу один лишь разлад или же дать ему в руку и меч против родителя? Чего же ты желал, когда ты в ненависти своей к нему и к его брату, прикидываясь другом, клеветал ему на меня и говорил ему такие вещи, которые измыслить и вымолвить могла лишь твоя гнусность? Прочь, негодяй, который так подло поступил относительно своего благодетеля и брата; пусть позор твой будет вечно на тебе, я же не только не стану преследовать моих детей, как они того заслуживают, но превзойду самого себя в ласковом к ним отношении в гораздо большей мере, чем они того достойны».

5. Так говорил царь, Ферора же, который на месте попался в своей гнусности, сказал, что все выдумала Саломея, от которой-де и исходят все эти речи. Лишь только услышала это присутствовавшая тут же Саломея, как она притворно возопила, что все это ложь относительно ее, что все прилагают всяческие усилия навлечь на нее ненависть царя и что всяким образом хотят погубить ее за ее преданность Ироду, которого она всегда предваряет об угрожающих ему опасностях. В настоящую минуту возбуждение против нее достигло еще гораздо больших размеров, потому что она была единственной, которая убеждала брата отречься от теперешней жены своей и жениться на дочери царя. Очевидно, что он и возненавидел ее за это. Пока она так говорила, она рвала на себе волосы и неоднократно била себя в грудь. Все это по виду убеждало в ее искренности, но гнусность ее характера явно свидетельствовала о притворстве с ее стороны. Тем временем Ферора стоял посреди них и не имел возможности приличным образом оправдаться; он должен был признаться в том, что действительно распускал такие слухи про царя, но ему не верили, что он говорил с чужих слов. Эта перебранка и спор между ними продолжались порядочное время. Наконец царь с чувством гадливости отпустил от себя как брата, так и сестру, похвалил сына за силу воли и за то, что он передал ему все эти наветы, и уже поздно вечером подумал о том, чтобы дать телу своему покой и отдых. Вся эта внезапно обнаружившаяся история сильно повредила репутации Саломеи (все были уверены, что навет все-таки исходил от нее). Жены царя ^[712] были и без того восстановлены против нее, так как знали ее скверный характер и ее непостоянство, в силу которого она становилась с ними то во враждебные, то в дружеские отношения. Поэтому они постоянно имели сказать что-нибудь Ироду против нее, а один случай еще более укрепил их в этой решимости.