— Я считаю, что да. Если ребенка кормят, поят и одевают, если у него большой и светлый дом — этого достаточно, чтобы назвать детство счастливым. Все остальное — от лукавых психотерапевтов, умудряющихся любую оплеуху обозвать психологической травмой. Хочешь, я расскажу, что такое по-настоящему хреновое детство? Слушай, детка, и на ус мотай. По-настоящему хреновое детство — это когда ты понятия не имеешь, кто твой отец, а любовники матери сменяются с калейдоскопической быстротой. Когда тебя в школе дразнят бомжом, потому что ты зимой и летом ходишь в одних рваных кедах. Когда никого из одноклассников не можешь позвать к себе в гости, потому что стыдишься убогой обстановки в вашем доме. Когда девочка, в которую ты впервые влюбляешься, брезгливо морщит нос, стоит тебе оказаться в ее поле зрения. Когда… Впрочем, достаточно!
— Прости, — глядя на Георгия широко распахнутыми глазами, прошептала я.
— А-а-а, — неожиданно расхохотался он. — Повелась? Купилась? Впрочем… Знаешь, все могло быть именно так. Но было иначе. На самом деле фактически все так и было, с той лишь разницей, что мать меня любила. Как умела. И отца своего я знал — он жил в соседнем селе, я видел его пару раз в райцентре. Брат и сестра намного старше. Закончив школу, сразу в город подались, по местным меркам в люди выбились — квартиры получили. Последними из тех, кто успел. Да-а-а. — Гоша с трудом поднялся на ноги и, сунув руки в карманы найденных в хозяйском шкафу шорт, смешно заковылял по комнате.
— А дальше? — Мой голос прошелестел, словно сухой лист под ногами.
— Да ничего такого, — рассмеялся Конфетин. — Порванные кеды, правда, имелись, но моим друзьям на них было плевать. Да и попробовал бы кто-то даже улыбнуться в мою сторону… Ну и семья у меня все же присутствовала. Какая-никакая. Сестра с братом поддерживали. Приезжали кормить, если мать загуливала с очередным любовником. Я даже на девчонке той женился. Той, что первой любовью стала.
— Так ты женат?
— А что тебя так удивляет? — рассмеялся Гоша.
— Сама не знаю, — пробормотала я. — Просто… Ты производишь впечатление… — Подходящее слово никак не находилось.
— Одинокого волка? — пришел мне на помощь собеседник. — Бирюка? Вечного холостяка?
— Как-то так. — Мои щеки вспыхнули румянцем.
— Ты не так уж ошибаешься. — На этот раз губы Конфетина скривила горькая усмешка. — Попытка оказалась неудачной. Может, правы твои психологи и детские травмы сопровождают нас всю жизнь? Только сдается мне, это оправдание для слабаков. Сколько того детства? А все остальное мы сами… Так что… Но я ни о чем не жалею. — Теперь Георгий смотрел на меня разгневанным бычком. Потом тряхнул головой, еще больше усилив сходство с этим животным. — От того брака у меня остались не только воспоминания о вечных скандалах, но и чудный сын двенадцати лет. Единственное, ради чего жить стоит.
— Ты хочешь сказать, что рискуешь тут жизнью и свободой ради своего ребенка? — Прозвучало это жестко, но миндальничать не в моих привычках.
— Да, — спокойно и просто произнес Конфетин, будто не заметив моего тона. — Подозреваю, прозвучит пафосно, но я вообще все в жизни ради него делаю. Надеюсь, когда-нибудь он это оценит, хоть и не сомневаюсь, что ему тоже найдется, в чем нас с матерью обвинить. Да и пусть! На то и родители, чтобы дети могли свалить на них ответственность за свои неудачи.
— Слушай, ты можешь спуститься вниз и посмотреть, что там с бойлером? — без всякого перехода попросила я. — Я пыталась сама, но не смогла. Очень хочется ванну принять.
Конфетин пристально посмотрел мне в глаза, усмехнулся, кивнул и тяжелой уткой заковылял к ведущей в подвал лестнице.
* * *
Не знаю, как чьи, а мои предки точно из воды появились. Иначе чем еще объяснить мою тягу к этой стихии? С детства лучшим средством от хандры почитала я горячую ванну. Позднее появились у меня и свои мини-ритуалы. Например, перед тем как опустить усталое тело в воду, я непременно растворяю в ней энное количество морской соли. В отсутствии таковой нынче пришлось обойтись обычной поваренной. Дома я бы еще и полпузырька пены вылила, но сегодня не нашлось ни ее, ни достойной замены. Зато от «романтического ужина» остались свечи, которые я расставила по периметру ванной и теперь, выключив свет, с удовольствием наблюдала за отбрасываемыми ими бликами.
— Ты там не утонула? — Настойчивый стук в дверь бесцеремонно прервал мое свидание с вечным. — Второй час отмокаешь!
— Все в порядке! — весело откликнулась я, чувствуя, что буквально возвращаюсь к жизни. Опустив голову в воду, оставив на поверхности только нос, уставилась в старый потолок, который отсюда казался очень высоким. Уши наполнились «звуками моря», а слова Конфетина превратились в странное бульканье. С шумом вынырнув из воды, я фыркнула веселым дельфином и помотала головой из стороны в сторону, разбрасывая брызги, словно сеятель семена.
— Мне тоскливо и одиноко, — котенком поскребся Георгий в дверь. — Может, пустишь? Пошалим?
— Что? — Я от души расхохоталась. — Пошалим? Серьезно? Ты в каком веке живешь, Карлсончик, дорогой? — распахивая дверь и объятия, поинтересовалась я, не слишком задумываясь о том, что делаю.
Почему бы нет? — пронеслась в голове последняя членораздельная фраза перед тем, как мое сознание наполнилось одними междометиями.
Глава 18
Любовный треугольник — это невесело
— А ты ничего! — Я попыталась спрятаться за этой фразой, избежав с ее помощью ненужных объяснений. Правда, непонятно, с чего мне пришло в голову, будто Конфетин вообще в них нуждался.
— Ты тоже, — просто сказал он, натягивая футболку. — Повторим как-нибудь?
— Угу. — Смех получился деланым и неестественным, поэтому быстро оборвался. — Позвони, договоримся.
— Заметано, — в отличие от меня, новоиспеченный любовник чувствовал себя спокойно и уверенно.
— Как твоя нога? — Стыдливо прикрывшись покрывалом (хотя было ли что-то, чего Гоша не видел?), я пошлепала в ванную за оставленной там одеждой. — Кстати, твой наряд высох, — прокричала я, не дожидаясь ответа на заданный вопрос, вытаскивая джинсы и рубашку из сушилки. — Правда, в штанах теперь здоровенная дыра, но это ничего — сам знаешь, даже модно.
— Будем делать вид, что ничего не произошло? — промурлыкал мужчина, щекоча дыханием мое ухо. Надо же — даже раненый, он способен подкрадываться незаметно.
— Нет, будем об этом разговаривать, — ехидно парировала я.
— Почему бы и нет? — Георгий меня обнял.
— Может, потому… — Фразу закончить не удалось — я скорее почувствовала, нежели услышала доносящийся снаружи шорох.
— Замри! — Губы двигались беззвучно, а глаза расширились от ужаса. Одежда все еще валялась на полу в ванной, а времени на раздумья не было. Поэтому, откинув в сторону покрывало, которое только затрудняло движения, я как есть, что называется, в чем мать родила, прокралась к входной двери, стараясь не думать о том, что будет, если за ней меня ждет группа захвата. Конечно, предоставь судьба мне выбор, я бы предпочла встретить гостей в ином виде, но сама виновата — нашла время для любовных утех.