Витало вокруг и в воздухе что-то… эдакое, так и подсказывающее в ухо: скоро, сударь, ох, скоро…
Что – скоро? Ошибиться сложно. Эти дела Антон Анатольевич чуял всеми порами собственной кожи, всеми рецепторами носоглотки и каждой гребаной папиллярной линией пальцев. Ох, да…
Скоро будет много крови. Очень, очень, совершенно бесстыдно много кровищи. Просто по самую шейку в нее окунутся все, чьи рожи видел день ото дня. Да и он сам, бывший батька Сатана, бывший хозяин огромного куска земли крохотной части земли, бывший повелитель пары тысяч выживших, обмакнется в нее по уши. И ему, ври, да не греши, сам себе, это жутко нравилось и дико хотелось.
А ждать? Ух, научился, жизнь и не такое заставит вбить в себя, если нужно. Подождет, не обломится. Все необходимое – здесь, далеко ходить не надо. Руки, ноги, «маузер» с парой ножичков за пазухой и в сапоге. И штука, куда как больше необходимая для грядущей мясорубки… голова.
Колонна, фыркая дизелями и чернея сгорающей солярой, развернулась, потекла к «выдре». Конец уже близок. А какой он случится – дело другое.
Антон Анатольевич смотрел на серый прямоугольник впереди. Форт, что ли? Крепкие стены, кровли над башнями делали сплошь из железа, крепко… А все ж рухнули. Огонь тут постарался на славу, отсюда аж на языке перекатывается едкой горечью, смешанной с гекатомбой славно прожарившегося мяска. Хех, эт точно, тут он не сомневался, какого рода говядинка пошла на огненное приношение богам прошлого и грядущего. В настоящем боженька жил один. Или одна. Алчная, злобная, мерзкая паскуда Беда.
Крепость-новодел была мертвой. На въехавших смотрели пустые глаза. Совершенно пустые. И мертвые. В живых не осталось никого.
Вороны, скопом слетевшись с округи, пировали. Каркали, перепрыгивая и перелетая с тела на тело, выклевывали оставшиеся глаза, мелькали клювами в выпотрошенных телах и распущенных пополам горлах, тянули склизкие пленки внутренностей, раздирали начавшее сереть мясо.
– Седьмая, выставить караулы, – майор спрыгнула вниз, размялась. – Долго задерживаться не стоит.
Седьмая запнулась, хотела что-то спросить. Тронула пальцами маску, потянула ее… Клыч замер, внутренне торжествуя.
– Что несет Орден? – Войновская хрустнула пальцами.
– Порядок.
– Кто мы?
– Солдаты порядка.
Майор кивнула. Едва заметно остановившиеся бойцы снова засновали взад-вперед, как муравьи, слушающиеся королеву. Не выгорело. Пока…
– Буран через час начнется, – рыжая наемница из Похвистнево остановилась рядом. – Час, не больше. И до ночи, не меньше. Люди выдохлись.
Как эта огненно-плотная телка стала вдруг верховодить у вооруженного сброда, идущего с Войновской? Клыч-то знал, да молчал. Все на руку, все как надо идет. Майор уставилась на нее.
– Почему уверены?
– Вы умеете воевать, я – искать людей. Или их головы, – рыжая сплюнула, дернув верхней губой, намертво рассеченной шрамом от ножа. – Работа кормит, я ее знаю. Буран будет, руку не увидим. Те тоже встанут. Нам бы следы поискать, найти кого живого, порасспросить. Люди отоспятся. Сколько прем-то?
Войновская улыбнулась. Самой своей доброй улыбкой. Таких у нее в запасе есть немного, но все очаровательные. Даже на баб действуют, это Клыч понял давненько.
– Клыч?
– Да?
– Пройдемся.
Антон Анатольевич кивнул. И только отойдя на десяток метров от каравана, понял, что чего-то не хватает. Кого-то.
Восьмой, следуя незаметному жесту, остался у машин.
– У нас прямо свидание, майор. Ты, я, романтично хрустит снег и воняет спаленной цивилизацией. Это прекрасно.
– Здесь нет цивилизации. Здесь дремучее средневековье и моральное разложение с духовным людоедством.
Клыч удивился. Без слов, но выдав себя изумленно выгнутой бровью.
– Место называлось Асгард. Язычники-нацисты, ведомые шизофренией жрецов и считавшие себя чистой кровью истинной белой расы. Мужчины погибли в бою или после него. Баб с детьми прикончили выпущенные рабы.
Клыч удивился еще больше и не удержался.
– Майор, вы – медиум, общаетесь с душами умерших или по утрам гадаете на кофейной гуще, бараньих лопатках или, даже хуже, на человеческих потрохах, как римские гаруспики? То-то, думаю, пропадают у нас новобранцы…
– Новобранцы пропадают у меня, не у тебя. Это первое. Второе, если подумать и не ерничать, вычисляется логически. С логикой у тебя, Антон Анатольевич, явно в порядке. Спишу на усталость и вынужденную поездку поверх брони.
Клыч сплюнул. И добавил в голове новый разряд для блондинистой сволочи: перед употреблением переломать все пальцы на руках и ногах. В качестве компенсации морального ущерба.
– Ладно… – майор начала подниматься по лестнице на стену. – Прогуливаемся же, Антон Анатольевич. Мило беседуем. Рассуждаем о жизни, смерти, убитых местных жителях и сожженной фортеции, вместе с прочими разными пустяками. Ты ж не против, друг сердечный?
Ну как можно отказать такой… бабе в ее глупостях? Антон Анатольевич всегда считал себя воспитанным кавалером и галантным ухажёром, стоило соответствовать.
– Только за. Так чего мы поперлись на ветер и под снежок?
– Поговорить, дружок…
– Куртуазно, хм. Слушаю, майор. Хотя… что все же тут случилось? Душа горит, правды алчет.
Войновская остановилась, глядя в непроглядно-белое перед глазами. Запахнула воротник короткой бекеши, приобретенной в Похвистнево, постучала стеком по голенищу.
– Вон там, прямо на стене, вполне четко и даже художественно, написано о свободе али смерти. Идиотский выбор, но всегда в почете у не желающих жить спокойно, готовых творить чего вздумается и бороться с любой властью. Верно?
Клыч почесал все больше раздражающую заросшую щеку. Интересный разрез… Пооткровенничать захотелось, стих нашел, подвох какой-то?!
– Разведка всегда идет впереди войск. Разведка есть двух типов – диверсионная, силовая, с ударами по нужным точкам, и внедренная, скрытая, прячущаяся под масками. Извиняюсь, что говорю так нудно, но уж как научили.
– Искренне интересно слушать, майор. Польщен откровением и честностью.
– Искренне рада, боюсь представить, чем эта искренность мне обернется, если окажусь в ваших нежных властных руках. Подозреваю, что вот этот самый стек вы мне мечтаете запихнуть в совершенно неподходящие для этого отверстия моего же тела.
– Как можно такое даже представить, ай-ай-ай, откуда такие подозрения, майор?
– Оттуда же, откуда мои подозрения по разброду и шатанию воинского коллектива, служащего под моим началом. Откровенность сейчас необходима для понимания тобой простейшей вещи.
Войновская явно ждала вопроса. Или действия. Клыч поиграл бровями, поправил перчатки, бросил взгляд назад, не таясь.