– Степная восточная мудрость, точно… – Костыль замаячил понизу, аккуратно, чтоб не оскользнуться, идя назад. – Вот, прям беда какая-то.
– Какая? – не дождавшись ответа про Настеньку, спросила Даша.
– Сколько ни тряси, а последняя капля всегда на ботинок, сапог или валенок.
– Господи ты боже мой, дай мне сил терпеть это дальше, а… дашь? – поинтересовалась Уколова у кого-то наверху. – Вот что ты за человек, Костыль?
– Хороший. – кивнул сивый. – Положительный и свободный от стереотипов со штампами.
– Руку давай, хороший, – Азамат наклонился, – сам-то не заберешься.
– Это да… – Костыль усмехнулся. – Пока еще нет.
Дверь даже не скрипнула, закрываясь. Хорошая техника у Хозяина. А думать о том, кто это, Азамату пока не хотелось. Зачем? И так понятно, что человек нехороший, раз ему служили такие, как Ча и Минос. Разговор с таким простой: дуплетом в голову. Можно и в живот, чтоб подольше мучился, но тут вопрос: а человек ли он? Мутанты не всегда подыхают после картечи в пузо.
– Ты как? – Азамат посмотрел на Уколову. – Устала?
– Нормально… – протянула Женя, зевая. – Но лучше не интересоваться.
– Моя королева?
Уколова вздохнула. Обернулась.
– Чего еще?
– Стыдно признаться, но водить я тоже умею. Просто рубило меня так, что хоть стой, хоть падай. Честное благородное слово. Иди, поспи.
Азамат разложил карту. Умеет вести? Пусть садится за баранку.
Хорошо, карта не пострадала и не пошла на растопку на МТС. Где они хотя бы? Ага…
Вот балка была, она-то овражищем и стала. Каньоном, Большим Оренбургским. И пока ни конца ему, ни края.
– Мы должны выйти на Большой Сурмет. Оттуда пойдем на северо-восток. К Белебею.
– Как скажешь, лоцман, – Костыль уселся в водительское. Уколова не стала спорить. И, если все верно, уже засопела, сломленная усталостью. Это хорошо, пусть отдыхает.
– Лоцман?
– Ну, не шкипер же… – Костыль погладил баранку ласковым кошачьим движением ловеласа, легко вспоминающего разные встреченные обводы, выпуклости и мягкости. – Шкипер сам должен уметь вести судно.
– А ты, значит, шкипер?
– Я – старпом. Шкипер изволит дрыхнуть. Хотя… может, и шкипер. Капитан, мать его, Флинт. И меня боятся отсель и досюдова. И любят, пусть и не все. Как ни странно, в основном любят бабы.
– Эй, Флинт… – сонно пробормотала Уколова.
– Ась?
– Не заткнешься, стану Сильвером. А его боялся сам Флинт.
– Молчу, моя королева. Уважаемые пассажиры, правила нашей транспортной компании вам знакомы. В связи с вынужденной пересадкой из комфортного железнодорожного экспресса в помесь мотоблока и труповозки с приклеенными пластиковыми лыжами, прошу всех пристегнуть ремни безопасности. Маршрутный боевой пепелац «Маньяково – Мертвонадеждинск» отправляется…
– Краснобай, краснобай… балабол ты, – буркнула старлей. – Дай ты поспать, изверг!
– Яволь, даме гауптман. И не спорь со мной, женщина! Твоё гауптманство у тебя на лице написано и скоро случится на погонах. Поехали-с…
Азамат не заметил, как «буханка» потихоньку набрала ход. Водителем Костыль оказался от Всевышнего, чего уж. Оглянуться не успел, а стенки оврага уже мелькают, ускоряются в беге, сливаются в белые полосы. И все это – мягко и убаюкивающе.
Когда они вылетели на открытый оперативный простор, Азамат тоже почти не заметил. Вот только катились в кишке, вырезанной в самой себе землей и… р-р-р-а-аз… лишь белое и посверкивающее, все в мягкой зелени пополам с жидким серебром луны. «Буханка», встав на ровно слежавшийся твердый снег, благодарно заурчала и побежала совсем ходко.
– По полям, по дола-а-а-ам, сёдня здесь, завтра та-а-ам…
Костыль мурлыкал под нос, сидя уверенно и даже красиво. Одна рука – на рулевом, вторая – на рычаге. Неуловимые движения, и машина катится и катится, переезжая почти незаметные на скорости кочки. Даже лучше, чем по трассе.
– Почему ты, типа, анархист? – поинтересовался Азамат. – И что оно для тебя?
– Ну… – Костыль усмехнулся, неуловимо достав откуда-то чудом целую самокрутку. – Да не журись, братишка, это просто табак. С Кинеля. Драгоценность моя. Говорят, раньше в ходу были сигары, натурально, скрученные из целого табачного листа. Знаешь, какие выше котировались?
Азамат пожал плечами.
– Свернутые на шоколадных, роскошно-тугих бедрах мулаток. Сладкие от солнца Кубы и их пряного пота. Эй, старлей, твои бедра круче, не переживай. Я ж твой рыцарь, в хвост его и в гриву, Айвенго. Шаришь?
Азамат усмехнулся. Шарит, хотя вроде и спит. Вот человек, а? Скотина и подонок, а смог даже на нее как-то особо подействовать.
– Шарит, – констатировал Костыль, – пусть притворяется, что спит. Это, мой друг башкир, животный магнетизм. И никак иначе. Врожденная харизма и обаяние.
Где-то на своей койке вздохнула Даша.
– А чего вздыхает просто Дарья?
– Не трогай ее, – посоветовал Азамат, – ее к нам привел наемник. Сдается мне, ты на него сильно смахиваешь.
– Не он на меня?
– Он старше.
– Кто такой?
– Морхольд.
– А… ну, каждому свое. Тебе прям интересно, почему я анархист и на кой оно мне?
– Не типа анархист?
– Не, самый, дружок, настоящий бессистемный анархист. Борюсь, как могу, за свободу людскую, настоящую и в головах. Неизвестно, что хуже, кстати. Несвобода с цепью на шее или клетка, запирающая мозги.
И ведь не поспоришь.
– Воля, Азамат, просто так не дается. Вот ты сам – человек вроде бы вольный, верно? Или нет? Чем тебя купил офицер этот? Старлей-то, понятно, баба служивая… извини, моя королева, женщина, конечно. Или все же девушка? А?
Уколова ответила бормотанием и сочным всхлипом, повернувшись на бок.
– Красиво спит.
Азамат не ответил. Костылю, судя по всему, накипело потрепаться. Пусть трепется.
– Знавал одну бабенку. Клевая, блондинка натуральная… Натуральная, представляешь? Проверял много раз, хотя в первый не понравилось, пришлось керосин искать и выводить всяких непрошеных гостей. Но красивая, стервоза, аж жуть. Волосы длинные, густые, жопа сдобная, как пышка… как две пышки. Грудь, как два кочана, крепких таких, упругих, прям укусить хочется.
– Сало в рюкзаке, – проинформировала Уколова. – И потише.
– Ох, женщины… Да она не такая, как ты, старлей. Ты – как хороший охотничий нож. Она – как кухонный. Спит, что ль?
– Ты про анархизм мне рассказывал.
– А? Да! Но сперва – про красиво спать.