– Третье, люди, слушайте внимательно. Я ищу троих путников. Они или здесь, или были здесь. Парень-башкир и две женщины. Молодых. Кто знает – подходит и говорит. Получит магазин пятерки, если данные верные. Нет, так присоединится к вон тому акробату.
Лапшин уже затих, но аллюзия оказалась ясной.
– И еще!
Вот тут Клыч даже расстроился. Ну, не стоит же так сильно перегибать палку, дорогая. А ну как мы с тобой распишемся или, того хуже, обвенчаемся… как с такой жить? Через секунду до него дошло… И Антон Анатольевич заподозрил в майоре сильного мутанта-психокинетика. Не иначе. Придет же в башку такая дурь напополам с блажью. Но этой-то?! Устал, точно, просто устал.
– Нанимаю добровольцев. Вон те, вот те, и вы тоже, дамы и господа, товарищи и гражданки, к вам обращаюсь. Чует мое сердце, что не местные вы. А если и местные, то мстить вам точно не захочется. Я знаю, чем вы зарабатываете. Убийства – вот ваше ремесло, и ремесло не хуже других. А плачу за мастерство хорошо, уж поверьте.
Вот так вот… Клыч прибавил к «контрольному звонку в голову» еще и «добить топором». Верно же все усмотрела и поняла. Эту публику Клыч знал, они знали его, косились, но помалкивали. Верно, ребятки, вы уж пасти не разевайте. Думайте, мозгуйте, хрен к носу подводите, глядишь, до чего и дотумкаете. А он, Клыч, пока спокойно посидит, посмотрит, может, чего подскажет.
– Записываться здесь. Пятый, ты на контроле. Чего тебе?
Это уже Клычу, стоявшему рядом и ковырявшему щепочкой в зубах. Больно уж суслик попался поганый, все зубы забил.
– Вон те трое – вместе брать лучше не стоит. Или взять тех двух баб. Посадить в одном вагоне, только следить. Схлестнутся – хуже не придумаешь. Длинный худой работает на администрацию, нужен такой?
– Благодарю за подсказки. Давно работает?
– Лет пять.
– Ясно. Пятый, этого к заму, в гости. Черт… хорошая реакция. Оружие забрать, Восьмой, объявляю благодарность за спасение жизни командира.
И так далее. Час – не час, выкатились они уже ближе к вечеру следующего дня. Локомотив, само собой, стоял не под парами, топливо ждали лишь к обеду. Для ускорения майор отправила одну «Выдру» с пятеркой бойцов. Сократили время на час. Войновская не злилась, лишь сильнее щелкала стеком по сапогу.
Погрузка, проверка герметичности, если можно так назвать резину, винты и проклейку чем-то вроде пакли щелей в составе. Про Волчьи ямы Клыч узнал на рынке, когда шлялся и собирал все слухи.
Пуля здесь был, ушел вчера, чуть опередив майора. Нагонять день сложно, а шел Пуля в Бугуруслан, город работорговцев и пайлотов. И что-то, то ли интуиция, то ли пятая точка, так и орали: гнать и гнать им еще поганого башкира. Но делиться мыслями с майором Клыч не торопился. Чем больше времени в пути, тем лучше.
На погрузке он уже не просто стоял рядом, а подавал советы, командовал железнодорожниками и балагурил с парой военных. Все шло, как задумывалось изначально. Все шло хорошо.
Настроение испортила лишь одиноко стоящая на перроне, за мешками бруствера, бабка. Ну, или тетка, кто поймет, глядя на нее, сколько ей лет? Клыч заходил в вагон. Зачем обернулся? Да как щелкнуло что-то, подсказало: на тебя смотрит.
Худющая, маленькая, опрятно одетая. Пусть даже опрятно разрезанное и подшитое одеяло не смотрелось нормальной одеждой. А он ее вспомнил. Утром тетка выла у больницы. Точно, она, как есть она. Кто-то у нее там помер от родов. Или вместо родов… врачей согнали в толпу, точно. То ли дочка, то ли внучка, какая разница, в общем. Не повезло тетке, ничего не скажешь.
Желала им чего-то в путь-дорожку? А то… подохнуть, да страшнее и больнее, в крови и гноище, не иначе как. Клыч ее не осуждал за такие мысли. Жестоко, но справедливо. Бабка, видно, умом таки трехнулась. Губы, синие и искусанные, шевелились очень отчетливо. Ну, кто в здравом уме в год двадцатый после окончания мира станет поминать проводника?
Лязгнуло и подкинуло, заскрипели тормоза, состав замедлился. Клыч открыл глаза. Заснул, точно. Чего встали?
– Кто ночью гоняет-то так? – пожаловался наемник, ражий и рыжий мужичина в лисьей безрукавке. Неприятный тип, аж горит весь, от бороды и до пупа, закрытого новым мехом. – Здесь особенно, Волчьи ямы же.
– Разговоры отставить, – буркнула Семерка. – Заняться нечем? Спать не хочется?
И действительно, заняться…
Клычу заняться было нечем. И спать не хотелось. Организм жаждал деятельности и, совсем немножко, разрушений. Ждать приходилось и того. и другого. Сидеть, точить выданный от щедрот нож, плюя на косые взгляды военных. Щелкать пальцами, явно раздражая и без того не самую добрую Седьмую. Ввиду отсутствия новых шерстяных чулок перематывать портянки. У нее же почти под носом. Хотя здесь он все же пересел. Не потому, что дама, не. Тупо не хотелось лишний раз выводить из себя плоскодонку с переломанным носом. Клыч ей явно не нравился.
Заскрипело, загрохотало, повело в сторону. Состав покатил дальше. Пути, наверное, чем-то занесло. Опасались, проверяли, рассматривали. Засада? Ну, сам Клыч так бы и поступил. Только, окажись засада, давно бы уже палили вовсю – а тихо. И хрен с ним, можно посидеть и подумать. Было над чем. И над кем – тоже. Над майором, долбаной ледяной королевой отряда головорезов и хозяйкой, само собой, временной, самого Антона Анатольевича. Стерва, мать ее…
Войновская спряталась в очередной личной клетушке, раньше занимаемой командиром поезда. Валькирии, опосля пламенной речи на брон… на танке, точно нездоровилось. Клыч даже начал переживать. В смысле, не за ее здоровье в целом. С фига ли ему из-за него переживать? Просто боялся, что дева окочурится раньше, чем он до нее доберется. Выпотрошить ее, как рыбу, хотелось не так сильно, как еще вот-вот, но… От данного себе слова Антон Анатольич отступать не любил. Дело принципа. А принцип – штука такая. Нарушь – сам себя уважать не станешь.
Точным знанием человеческой анатомии Клыч не обладал. Так… на правах ученика мясника. Но для этой, мать ее, платиновой блондинки планировал устроить незабываемое представление. Этот, как его там… Стриптиз. Как есть раздевание красивой женщины. Медленное и жаль, что не под музыку. Один из стариков, почти под полтинник мужику было, все рассказывал, как косоглазые извращались. В Японии? Наверное, что так.
Баба – голышом. Вся уложенная сырой рыбой, имбирем и рисовыми колобками… Б-р-р-р, аж вздрогнулось. Гадость-то какая. То ли дело – его задумка…
Черемша, сало и пельмени. Голышом? Ох, да, еще как. Майора Клыч намеревался обдолбать опиатами и раздеть ножиком полностью. Кое-где даже до кости. И пожрать пельмешек, любуясь ее прекрасными серыми глазами без век. И всем остальным.
И…
Клыч замер. Потянул воздух носом, понимая, что дурак. Дернулся в угол, стараясь незаметно вытащить противогаз. Вжался в тень, слился с ней, растворился в темноте. Яда, растекшегося в спертом воздухе броневагона, ему хватило.