Тайны дворцовых переворотов - читать онлайн книгу. Автор: Константин Писаренко cтр.№ 70

И тут внимательный читатель спросит: а почему Шумахер так уж уверен в том, что Александр Шванвич принял русскую веру в зрелом возрасте? Ведь у него отец служил в России в Академии наук и вполне мог сам перейти в греко-российскую веру и окрестить своих детей во младенчестве по православному обряду. Неужели осведомленность дипломата столь глубока?! По-видимому, да. И хотя мне неизвестно, когда именно и как Александр Шванвич принял православие (историки любят подчеркивать, что оба Шванвича – отец и сын, пугачевский сподвижник, – крестники Елизаветы Петровны; но, при отсутствии ссылок на документы, возведение дочери Петра в крестные матери Александра – не более чем легенда ), не вызывает сомнения другое, более важное для нас обстоятельство: отец лейб-компанца, учитель немецкого языка при Петербургской академии (1725-1732), затем гофмейстер Сухопутного шляхетского корпуса (1732-1735) и ректор академической гимназии (1735-1740) Мартын Мартынов сын Шванвич вере предков не изменял. Это вытекает из того, что обе его дочери, младшие сестры Александра – Елена и Мария, в православие перешли из лютеранской религии, а младший брат Александра и в тринадцать лет, в 1740 году, носил имя явно не православное – Готлиб-Филипп .

Вот что напечатано в «Санкт-Петербургских ведомостях» в № 56 за 12 июля 1751 года на страницах 445 и 446: «В Москве прошлого 1745 году июля от 18 числа по сей 1751 год приняли православную веру греческого вероисповедания… из лютерской религии… санкт-петербургской академии ректора Мартына Мартынова сына Шванвица дочь девица Мария Мартынова, по святом миропомазании Прасковья».

У Елены Шванвич иная судьба. Она – воспитанница князя К. Д. Кантемира, который, взяв девочку к себе в полуторагодовалом возрасте («от родного отца… санкт-петербургской академии наук ректора Мартина Шванвича»), по достижении одиннадцати лет «из лютерского закона привел ее [в] благочестие и при святом миропомазании был сам он, князь, воспреемником». В доме Кантемиров в Петербурге на Миллионной улице Елена Шванвич прожила пятнадцать лет, вплоть до кончины приемного отца в ночь с 18 на 19 января 1747 года. Вычтем шестнадцать с половиной лет и определим год рождения воспитанницы – не ранее 1730 года. Прибавим одиннадцать и выясним, что с лютеранством Елена Шванвич простилась в 1741 году, то есть, как и сестра Мария, уже после смерти родного батюшки 14 октября 1740 года .

Между прочим, жизненные перипетии Елены Константиновны после 1747 года имели существенное влияние на события в Ропше. Дело в том, что Сергей и Дмитрий Кантемиры, при жизни брата признававшие девушку «своей племянницею», вступив в наследство имуществом последнего, вышвырнули на улицу несчастную приживалку, отказавшуюся к тому же купить материальное благополучие ценой любовной связи с Сергеем Дмитриевичем. Но мир не без добрых людей. Сироту приютил сенатор князь Иван Васильевич Одоевский. А год спустя, 31 января 1748 года, она обвенчалась с камер-лакеем Ее Императорского Величества Стефаном Ефимовичем Карновичем, которого 10 декабря того же года императрица пожаловала камердинером к великому князю Петру Федоровичу . И, как пишет сын Александра Шванвича Николай Александрович в памятной записке, составленной по рассказам отца, Петр III, узнав о том, что Александр Мартынович – родной брат жены его камердинера (с сентября 1756 г. главного командира над Ораниенбаумом ), взял Шванвича «из кавалерийских поручиков в голштинский полк ротмистром и пожаловал на мундир из своих рук сто империалов», а также 300 душ.

Но Александр Мартынович, судя по всему, лукавил. Прочтем внимательно его откровения в пересказе сына: «Памятная заметка о любимце Петра Третьего.

Н. К.* Шванвич.

Кронштадт. На Толбухиной косе. Марта дня 1792 году.

Наслышавшись от моего отца, оставляю себе и детям в памятник.

Отец мой был крестник блаженной памяти Государыни Елисаветы Петровны. Служил при ней в лейб-компанском корпусе.

Блаженной же и вечно достойной памяти Государь Император Петр Федорович Третий узнав, что бывший при нем генерал-майор Карнович родной зять Шванвичу, моему отцу, котораго он взял из кавалерийских поручиков в Голштинский полк ротмистром и пожаловал на мундир из своих рук сто империалов.

Когда же Государь Карновичу пожаловал тысячу душ, тогда и отцу моему изволил пожаловать 300 душ. Но за сим вскоре постигла внезапная кончина Государя!… Отец мой тогда же недоброходствуюшими ему захвачен по какому-то их подозрению и был отвезен за караулом со обнаженными палашами в Шлюшенбургскую крепость, в которой наистрожайше содержался более полугода.

По возвращении его, просил только о утверждении жалованных ему блаженной памяти Государем деревень, но никто докладывать не хотел или, может быть, кого и опасались, то и отважился подавать два письма Государыне. Конфирмация же вскоре вышла: принять в службу тем же чином и определить в дальние полки. А как мой отец тогда о службе и не мыслил, то пришел к одному великому вельможе и говорит ему: „Я просил Государыню не о принятии меня на службу, а о пожалованных мне блаженной памяти Государем деревнях, коими бы я с моим семейством по век наш остались довольными“.

Примолвил и сие: „Я не знаю, кто и за что мне в том злодействует“.

Вельможа, с грозным видом, однако же отступая назад, сказал: „Нынче у нас не Государь, а Государыня, а ты и то доволен ея милостью!“ Отец мой отвечал: „Я просил не о милости, но о правосудии ее“.

Потом вельможа скрылся, а через два часа отца моего заключили в Петропавловскую крепость, из коей, через три недели, отправили за караулом уже в полк, квартирующий в Оренбурге. В 1766 году просился он от службы и отставлен майором. По прошествии же многих лет, как уже был обременен глубокою Старостин) и немощью, когда и те вельможи не существовали вельможами, дан ему насущный хлеб: определили его в кронштадтский пограничный батальон командиром, который тогда расположен был по Толбухинской косе, где по семнадцатилетнем его служении и жизнь кончил, а меня Бог привел страдавшему старцу последний сыновний долг отдать преданием его земле. Николай Шванвич» .

Довольно любопытный мемуар. Интересно, а за какие прегрешения Александру Мартыновичу выпало полугодовое заключение в Шлиссельбургской крепости, где помещались только важные арестанты. За преданность Петру? Но, во-первых, нам ничего не известно об активном сопротивлении некоего голштинского ротмистра Шванвича восшествию Екатерины на престол. А во-вторых, у Петра Федоровича имелись куда более стойкие приверженцы – Гудович, Елизавета Воронцова, Миних и другие. Тем не менее с ними обошлись на редкость мягко и длительному тюремному заключению не подвергали. Может, случившееся – месть Орловых за шрам на лице Алексея?! Но пьяная потасовка в кабаке – не государственное преступление. И везти обидчика к истокам Невы – слишком большая честь для него. Причем для личной мести хватало петербургских каталажек. Уж если и снаряжать в дорогу неугодного, то лучше не в Шлиссельбург, а куда-нибудь подальше – в Березов, тот же Оренбург или на Камчатку. К тому же по воспоминаниям современников известно, что Орловы не отличались злопамятностью. Так что у первых лиц государства причин помещать Шванвича в Орешек вроде бы не обнаруживается. А кто-либо другой отправить туда Александра Мартыновича не имел права.