Интернет животных - читать онлайн книгу. Автор: Александр Пшера cтр.№ 5

Вот она какая, тень из «Хеллабрунна»… Но это не робкая птица-фантом, а великолепный орнитологический экземпляр, запечатленный вручную превосходными красками на тяжелом холсте и воспроизведенный в великолепной книге. Что меня удивляло: одна птица нисколечко не походила на другую. Реального ибиса невозможно даже сравнить с тем, изображенным на холсте, столь разное впечатление они производят. И уж совсем не связывается эта картинка с ибисами, живущими в условиях вольной природы, а ведь в Европе их пытаются вновь разводить. Ибисы утратили навыки миграции, так что через Альпы они теперь перелетают с помощью сверхлегкой авиации. Некоторые погибают в пути. Других достают прямо в небе итальянские охотники, большие любители пострелять. Жизнь нового ибиса лесного идиллической не назовешь. Он существует, но лишь в рамках научного проекта, преодолевая всяческие опасности и удары судьбы. Вымышленная картинка Аниты Альбус не имеет с реальностью ничего общего. Правда, оперение выглядит вполне подлинным. Игра перламутровых оттенков очаровывает наблюдателя, и тот восхищается достоверностью изображения, какая принята была в старину. Однако достоверность не есть наличие. Точность штриха не позволяет вообразить эту птицу, оживить ее и проявить к ней участие. Более того, происходит обратное: такая птица уходит от нас во вневременную даль, напоминая о мифических существах из стихов и сказок.

В сопровождающем тексте также подчеркивается мифологический характер этой птицы. Ибис лесной, как там сказано, носил разные поэтические имена, что затрудняет зоологическую дефиницию. Конрад Геснер, цюрихский орнитолог XVI века, которого часто цитирует Анита Альбус, называл его попросту «лакомством». Вот и объяснение тому, что уже в XVII веке ибисов в Европе не осталось: мясо их отличается особой нежностью. А вот в качестве государственного символа невзрачный ибис никак не годился, что следует из данного Геснером и повторенного Анитой Альбус описания. Геснер пишет: «…окраска его черна / если глядеть издалека / однако вблизи – особенно в солнечном свете – увидишь в ней примесь зелени. А лапки у него почти как куриные / длинные / перепончатые. Хвост короткий / а на голове хохолок назад… Клюв красноватый / длинный / удобно им копаться в земле / и залезать в узкие щели стен / деревьев и скал / чтобы доставать спрятавшихся червячков и жучков»⁶.

В XIX веке память об ибисе лесном стерлась настолько, что его почитали сказочным существом. Именно это воспоминание о воспоминании уловила Анита Альбус в своей картине – впрочем, вся ее книга состоит из воспоминаний о тех воспоминаниях, в которых человечество сохранило редких птиц.

Тут-то я и понял, почему два образа – скользнувшая тень и птица, выписанная в манере старых мастеров, – не связаны между собой и даже противоположны друг другу. Есть природа и природа. Та, что мы себе представляем, и та, что существует на самом деле. Вторая – подлинная, суровая, дикая – далеко от нас. Мы давно ее не видели. Однако она продолжает существовать в нашем сознании – как нарисованная, рассказанная, снятая на кино– или фотокамеру реальность. От книг Джека Лондона, «Экспедиций в мир животных» Хайнца Зильмана, столь важных в годы нашей молодости, фильмов о природе, снятых в HD-качестве и показанных в кинотеатре IMAX, и вплоть до Аниты Альбус. Все это – обломки огромного арсенала природных метафор, которые сохранила наша память и которые проникнуты сентиментальностью и ностальгией. Книга Альбус – крайнее выражение этого ретроспективного, ностальгически-сентиментального взгляда на природу, и скрывается за ним не столько желание вновь прорваться в глушь и вброд переходить болото, ссаживая кожу на руках, сколько жажда полного «окультуривания» природы. Цель – художественное совершенство, за счет чего природа как таковая исчезает в эстетическом преувеличении, зато сохраняется как символ. Отчаянная попытка спасти то, что гибнет в наших руках, но зато и окончательная победа человека над природой. И пусть художественная реконструкция совершена ради попытки спасения, но в романтической гиперболе она раскрывается лишь как одна из форм мумификации. В этой попытке достигает крайности ошибочное романтическое представление о том, что природу следует рассматривать как форму красоты, а не как форму действительности и объективную данность. Ибис лесной – взлохмаченная боязливая птичка – превращается у Альбис в гиперреальный художественный образ, в иллюстрацию к фэнтези, демонстрирующую, как «он» некогда жил и как «оно» никогда больше не будет. Искусственная симметрия культуры сделала нас нечувствительными к всамделишной нечеткости или даже уродливости в природе. А когда мы пытаемся вырваться из плена красоты – как природоведы-любители, например, орнитологи, которые собираются в поездку группами, штудируют книги и ради природы отправляются в далекие страны, – нами движут культурные мотивировки: мы стремимся к упорядоченному наблюдению и переживанию чего-то особенного, мы коллекционируем виды птиц, пытаясь оживить наше зеленое «я», деформированное цивилизацией.

Итак, изображение ибиса вытесняет реальность ибиса, изображения животных скрывают самих животных. Таков наиболее существенный признак осознания природы в эпоху постмодерна. В мюнхенском вольере я прошелся по циклу иллюстраций, но не познакомился с настоящей природой. И убедился в том, что в действительности мы не видим и не рассматриваем птиц. И, конечно, мы их не касаемся. Мы вполне удовлетворены тем, что их вспоминаем.

Не трогать! Драма бесчувственности

Утрату животного мира следует понимать как утрату элементарной чувствительности. Только для домашних животных, ставших частью нашего мира, мыслимо физическое соприкосновение с человеком. А ведь сущность отношений «человек – животное» состоит в диалектике касания: погладить, пощекотать, почесать, подоить, а также – забить, ощипать, выпотрошить, разделать. Участие и уничтожение существуют рядом, это две стороны одной медали. Элементарное и кровавое соприкосновение с животным – забить зайца, выпотрошить карпа, ощипать петуха, о чем еще помнят пожилые люди, – сегодня рассматривается как варварский акт, совершить который вряд ли кто-то сумеет, даже если он пока не вегетарианец. По отношению к животным мы проявляем лишь «прекраснодушие» (Гегель), мечтая о мирном сосуществовании и одновременно потребляя курятину с птицефабрики. Убийство происходит за пределами круга нашего восприятия. Современная кухня с ее абстрактным уклоном старается изо всех сил, чтобы превратить обычный кусок сырого мяса в блюдо, оформленное наподобие композиции Кандинского и поданное в дорогом ресторане. Мясо попадает к нам в виде единой по цвету и искусно декорированной биомассы, каковая не должна напоминать о своем животном происхождении, а должна подчиняться законам эстетики. Здесь очевидно прочитывается трансформация жизни – в культуру. Немцы часто пугаются при виде витрин французских мясников, где на куриных лапах сохраняется чешуйчатая кожа, а на кроличьих – остатки шкурки. Эти последние сигналы из жизни животных становятся визуальным шоком, хотя и призваны свидетельствовать о естественности и подлинности, о качественном происхождении мяса. Но даже такие элементы природы, достигая цивилизованного потребительского общества, глубоко задевают наши чувства, когда мы их видим воочию.

Отчего? Да оттого, что за последние 50 лет в воспитании совершился фатальный поворот, удаливший нас от природы. В воспоминаниях молодости у многих исследователей и других авторов, пишущих о природе, можно найти описания тех дней, когда они занимались исключительно ловлей зверюшек и собиранием цветочков. Непременную принадлежность любой детской комнаты, служившей исходным пунктом для вылазки на природу, составляли коллекция насекомых и гербарий. А ведь и правда: хочешь сблизиться с природой – коснись ее рукой. Вот где тайна работы в саду! Но и к животным это относится. Кто ни разу не оторвал хвост у ящерицы, тому неведомо, какая это скользкая и верткая рептилия. Кто ни разу не увяз по колено в топкой трясине, пытаясь изловить лягушку, тот понятия не имеет о прыгучести этих амфибий. Кто еще не пробовал прогнать летучую мышь, когда она душной летней ночью случайно залетела в дом и впопыхах укрылась под кроватью, тот не знает, как злобно шипят эти мелкие млекопитающие и какие у них острые зубки. Кто не бегал из стороны в сторону, стараясь накрыть сачком бабочку, тот не представляет себе, какие зигзаги выделывают в полете эти насекомые. Тайна животного открывается лишь в физическом контакте с ним. Потрогать – значит понять. Только коснувшись кожи или шерсти животного, почувствовав его зубы, понюхав его теплые экскременты или нечаянно сломав его нежные пестрые крылышки, можно установить отношения с ним. Только так животное оказывается в сфере чувств человека, а тем самым в его биографии, то есть становится частью его жизни. Только тогда человек готов сделать хоть что-то ради животного, когда обращается к нему на «ты» и является его другом.