Интернет животных - читать онлайн книгу. Автор: Александр Пшера cтр.№ 33

То же относится к цифровому и постцифровому. Освобождение – это и есть формирование постцифрового взгляда. Мы должны осознать: мы живем уже не в цифровую, но в постцифровую эпоху, когда вся наша жизнь настолько проникнута цифровым, что мы уже не можем удалить его из нашей жизни, поскольку оно стало нашей жизнью. Результат этого осознания есть возвышение собственного взгляда: так же, как в эпоху постмодерна давление перемен со стороны модерна воспринимается уже не как бремя, но как игра, как освобождение от правил, так и цифровые перемены со стороны постцифрового взгляда представляются уже не угрозой, а скорее расширением человеческих возможностей. В постцифровом мире цифровое стало частью нашей жизни, наших каждодневных обязанностей, даже частью нашего физического тела. Теперь нам не противостоит чужое или чужеродное. Мы уже освоили дигитализацию, причем благодаря ее доступности. Подлинная цифровая революция, о какой следует задуматься, есть не оцифровка нашего мира, но то, во что дигитализация превращает нашу жизнь, – как она нас освобождает и мобилизует, как она заставляет нас по-новому понимать время и пространство, как заставляет по-новому участвовать в принятии решений и относиться к общему достоянию.

Сегодня мы обсуждаем личную свободу и частную сферу, но речь идет не о последствиях, а о причинах. В обсуждении мы исходим из того, что все еще переживаем эпоху цифровой революции. Речь идет о новых возможностях, о технических достижениях, спор носит оборонительный и даже реакционный характер, поскольку ищутся пути к отступлению, что так типично для революционных времен, когда основы безопасности оказываются в опасности, когда еще надеются сохранить то, что уже безнадежно потеряно. А ведь все это должно носить наступательный, агрессивно-ассоциативный, комбинаторный характер. Постцифровой диалог должен заставить нас расстаться с мыслью о возможности овладения и подконтрольностью цифрового мира – так же, как постмодернистский диалог даже и не пытался задним числом освоить и дефинировать новое время. Сущность постмодерна как раз и состоит в том, чтобы не стараться найти четкие формулировки, но разыгрывать комбинации с тем, что ему удалось высвободить. Примерно так выглядит и исходная позиция постцифрового: big data никогда не удастся усмирить, зато постцифровой big data-диалог, следуя требованию такого усмирения, сможет определить тот подвижный и готовый к сопротивлению исходный пункт, который ведет к новой свободе человека. Чтобы ответить на вызовы современности, следовало преодолеть современность. Чтобы ответить на вызовы дигитализации, следует преодолеть дигитализацию.

Интернет животных является логическим продолжением размышлений «о цифровом». Чтобы спасти природу, надо оставить природу позади. Постцифровая эра соответствует новой геологической эре. Мы живем уже не в голоцене, а в новой эре, именуемой антропоценом. Антропоцен – это «эра человека»¹⁰¹. Антропоцен означает следующее: человек создает природу, а не наоборот, как было раньше. Соотношение сил стало иным. За последние 200 лет человек настолько изменил Землю, что имеются все основания для того, чтобы говорить о новой геологической эпохе. Сельское хозяйство, строительство городов и дорог радикально трансформировали нашу планету. Антропоцен – это та геохронологическая эпоха, когда человеческая активность властвует над всеми экологическими и геохимическими процессами на Земле. Власть человека и впредь будет увеличивать его благосостояние. Но у нее есть и страшная оборотная сторона: власть человека обладает потенциалом разрушения, способным в корне уничтожить органические структуры, которые сложились за миллионы лет. Судьба Земли безоговорочно находится в руках человека. Хотя бы по этой причине он не может предоставить природу самой себе и надеяться на ее позитивное развитие, даже если даст ей пространство, свободное от человеческой деятельности. Все цифры и все индикаторы указывают: путь, по которому человек идет в настоящее время, то есть предоставление природе автаркических пространств и надежда, что так она сумеет возродиться, лишь на некоторое время и лишь иллюзорно решает проблему ее разрушения. Ведь это присуще системе и необратимо: свободные пространства уменьшаются по мере того, как растет само благосостояние, а вместе с ним и глобальные претензии на благосостояние.

Природа после природы

Итак, интернет животных есть признак антропоцена¹⁰². Для него характерны сознательное использование технических структур – с одной стороны, естественные условия – с другой, но также и руководящее воздействие на природу, какое тем самым обретает человек. Антропоцен мыслит природу как систему, включенную в человеческую деятельность, как embedded system. А сама embedded system состоит из железа и софта, и сосуществуют они превосходно. В эпоху антропоцена человек – это железо, природа – это программное обеспечение. Но функционировать может то и другое лишь в том случае, когда они согласованны, а это, в свою очередь, возможно только тогда, когда интерфейсы обеспечивают коммуникацию, когда инженеры координируют взаимодействие компонентов. Возникающие при этом природные феномены обязаны своим существованием проектированию или дизайну. Развитие природы происходит планомерно, но не ради ее эксплуатации, а ради идеальной согласованности обеих систем. Самая мысль о системности кажется чуждой и угрожающей, но достигнутая благодаря этому интеграция заставляет вспомнить миф о сотворении, ведь в нем отразилось изначальное единство человека и природы. Почти все подобные мифы сообщают о единстве человека и природы. Одновременно идея об embedded system лишает понятие природы именно того, что отличало таковое в течение долгих столетий цивилизационного процесса: лишает противоположности, свойственной Другому. Этим Другим всегда и была природа. Экология определялась как попытка организовать сосуществование с этим Другим, культура являлась тем, что можно было отвоевать у Другого как собственное достижение. В эпоху антропоцена этот диалектический процесс приостанавливается. Природа может снова стать собой и проникнуть в человеческое общество, экология уже не является дисциплиной, формулирующей условия разрыва, а наоборот – способствует близости, и из этой близости вырастает новая образная форма, причем в контексте заземленной культуры, возникшей благодаря новой встрече с природой и животными.

В эпоху антропоцена мы встречаемся с природой после природы. Что же конкретно это означает? В природе после природы мы движемся через природу, как будто гуляем по природному парку. Техника указывает нам, где и какие животные находятся. Компьютерные программы сообщают нам, какой зверь нас ждет, какой приближается, какой уже здесь, но еще не виден. Новые приборы предупреждают нас, на какого зверя не стоит рассчитывать. Природа теперь предсказуема. Ясно, что момент неожиданности, тесно связанный с романтическим переживанием встречи с природой, даже определяющий для этой встречи, теперь утрачен. Погружаясь в воды Средиземного моря, оказываясь в подводном мире с его кристальной чистотой, волей-неволей романтически восклицаешь: «Ах!» Это возглас внутреннего восхищения перед тем скрытым миром, куда удалось проникнуть, это выраженная в восклицании тоска по осуществившейся встрече с Другим, дотоле невидимым. На это изумленное «Ах!» рассчитаны все исторические сады. За участком леса вдруг открываются просеки и виды, о каких невозможно и подозревать. Даже у охотника восхищение вызывает во многом тот факт, что он и понятия не имеет, за кем охотится и какая дичь ему попадется. Густота леса составляет магию охоты, а неожиданная смена настроения связана со сменой взгляда. Природа, которую можно разглядеть в подробностях, теряет свое очарование. Место магического напряжения, порожденного неожиданностью, занимают другие ценности: предсказуемость и транспарентность, ясность и структура. Главным становится не субъективное переживание, а объективное понимание. Чувство природы заменяется компетентным рассмотрением таковой, что, впрочем, происходит вовсе не бесчувственно.