С бомбой в постели - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Любимов cтр.№ 71

На третьей ресторанной встрече мое тошнотворное нытье наконец-то дошло до Катрин, и она пригласила меня к себе домой, правда, принесла извинения, что терпеть не может готовить. Я в ответ всплеснул руками и посулил поджарить ей даже молочного поросенка с гречневой кашей (интересно, как бы я его нес в мешке?) и заодно почитать по-английски любимого Томаса Стернза Элиота. Дело не в интеллектуальном пижонстве, а в том, что интуиция подсказывала: на квартире придется балансировать на канате без всякой сетки, и поросенком тут не отделаться. На страстное соитие в разведке КГБ требовалась санкция руководства в Москве, да и я себя в роли влюбленного представить не мог даже при всей своей верности партии и правительству. Разве что если надеть на Катрин маску Мэрилин Монро.

Первый визит я обставил пышно, в самом шикарном магазине набрал горы яств (ничего советского не брал, вдруг дворника охватит любопытство при виде баночки из-под советских шпрот в помойке?). Какие-то неимоверные салаты, бережно уложенные продавцом в специальные непромокаемые пакеты, несколько видов малосольной рыбы и два уже приготовленных нежно-розоватых лангуста. Банка улиток вместе с набором раковин, куда их, голых, требовалось засунуть перед готовкой, замазав сверху укропным маслом, и конечно же пара бутылок уже одиозного «Мумм» (запасы планировал растянуть на две-три встречи). Не омаром единым — приволок я с собой и солидный альбом современной живописи. Тут мы галопом по Европам окунулись во все «измы», потоптались на русском авангардизме (я вещал, словно дружил и поддавал вместе с Малевичем и Татлиным). Затем я выдал коронное блюдо: почитал отрывок из «Бесплодной земли» Т. С. Элиота, завывал тревожно и протяжно, как старый пес перед смертью. «Витали странные духи, синтетикой тревожа и выдыхая запахи вокруг, дрожали от волнения эфира и свежести, несущейся из окон, и пламя свеч напоминало великанов, бросалось на узорный потолок — там плавал мраморный дельфин.»

Катрин не настолько владела английским, чтобы все ухватить (признаться, и я тоже), но с интересом наблюдала, как я закатывал глаза, хватал жарко ртом воздух, вздымал руку, словно трибун, — интеллектуальный дым стоял коромыслом. В ответ она пустила пластинку Гайдна, и после всех этих небесных высот любое сползание на грешную землю выглядело бы просто святотатством.

Не первый раз давал я концерты во имя Дела, бывало и похлеще: однажды целый вечер играл я Гамлета на пару с обаятельным цэрэувцем Джорджем Листом (он дебютировал и в роли Офелии, и в роли Полония и всех остальных), русская жена его Таня, бывшая ранее замужем за лидером адской организации Народно-Трудовой Союз Поремским, грустно лицезрела, как пустеют бутылки с виски. Джордж был прекрасный парень, мы друг друга честно разрабатывали и заодно не забывали о взаимных услугах: я купил ему со скидкой болгарскую дубленку в нашем посольском сельпо, он же отвалил мне к Рождеству несколько первоклассных американских индеек.

Впечатление на Катрин, думается, я произвел как существо поэтическое и душевно хрупкое. Снова получил приглашение, снова — как в салоне мадам Шерер (с гусем под мышкой). И так повелось, в ход пошли сначала скромные, а потом более существенные подарки: к религиозным праздникам, ко дню рождения и просто так от души. Впрочем, подарками я не баловал, Катрин не страдала меркантильностью, а наша святая служба щедростью. Меж Элиотом и Гайдном прорывались ненавязчивые речи и о характере работы Катрин (тут меня уже понатаскали на специфике шифровального дела, обозначили вопросы, своего рода пробные камни). Если ответит, можно потирать руки, предвкушая, как набьет тебе халвой рот начальство, шаг вперед, два шага назад, как учили, осторожно, тише едешь, дальше будешь. Когда приходит на работу? когда уходит? не трудно ли вообще шифровать, черт побери? Вот уж никогда не сталкивался с этим! представляю, сколько приходится писать и считать! Наверное, все это очень сложно? Имеется шифровальная машина? А какой марки, если это не секрет? (Секрет большой, тот самый оселок.) Марка швейцарская — значит, покупали в Швейцарии? Впрочем, послушаем Гайдна, какое совпадение, это тоже мой любимец. Шагай вперед, веселый робот, но не думай, что ты самый умный и Катрин ничего не понимает. Прекрасно, что раскусила, великолепно, что рассеялся туман, это важный этап, теперь она знает, на что идет.

Самое ужасное — это собираться домой и прощаться, возникала неловкость. Слова и движения становились делаными и искусственными, губы стыдливо прикладывались, словно оправдываясь, к худой руке, и даже глаза убегали в сторону, чтобы не видеть иронической улыбки. Шагай по канату, старлей, прильни еще раз к великолепной руке, чарующе улыбнись и, если можешь что-то излучать, выпусти несколько частиц нежности, источи из себя теплоту, иначе будешь, виляя хвостом, смотреть на шифры, как лисица на виноград. Я поднимал глаза, видел жуткую копну волос, темные оспинки, и сердце замирало от ужаса, словно схваченное ее костлявою рукою.

Постепенно Катрин привыкла к тому, что и я подобен камню и предан лишь делу мира и человечества, что, впрочем, отнюдь не заморозило наши отношения. Я уже много выведал о деталях ее работы, на информацию она не скупилась. Однако этого было мало, требовались шифры. И тогда, мило улыбаясь, я обратился к ней с просьбою: зачем, мол, отягощать наши дружеские беседы разными вопросами, если гораздо удобнее дать мне ключ к чтению всей шифропереписки посольства? Она как-то очень внимательно на меня взглянула и. согласилась. О, звездный час в жизни гомо сапиенс! Мировой рекорд спортсмена, последний удар кисти по гениальному полотну, финальная точка в романе века, открытие кванта. Вышла, взошла наконец на небо моя звезда, моя судьба!

Комбинация была сложная, ибо никто не мог гарантировать безопасность, мне помогало несколько коллег, крутивших на машине со сложной фотоаппаратурой недалеко от места встречи (кодовая книга требовала перефотографирования). Заброшенный полустанок, торчащий среди темного леса, тусклый свет на грязноватой платформе, каменная скамейка, холодившая спину. Хотелось молиться, чтобы она пришла, чтобы не сорвалось, чтобы улыбнулась и протянула пакет, или сумку, или целый чемодан.

Шум летящего поезда — это она! все точно по времени, быстро забрать шифры — и в машину, там тоже сейчас мандраж: а что, если Катрин провокатор? а что, если готова засада? Как медленно подходил поезд! как тянулось время, один, два, трое вышли, сейчас выйдет она, о, выйди же! (Так идальго заклинал выйти на балкон своих сеньорит.) Трое прошли равнодушно мимо скамейки, я смотрел им в спины, я ненавидел и весь мир, и самого себя. Поезд тронулся и скрылся, стук колес удалялся, спускалась тишина, все кончено, она не приехала, она подвела, наобещала, а потом испугалась, трепло. Мне не везло, проклятая судьба играла со мною, как ветер с мокрым листком, бегущим по платформе, он то прилипал, то отрывался. Катись, катись, зеленый лист, перелетай поля сырые и в горстку охладевшей пыли на полдороге обратись! (Еще сочинял, мудак!) А может, она вынула из сейфа шифры, кто-то заметил, стукнул, ее арестовали? Сейчас допрашивают и уж наверняка расколют. Или уже раскололи, и весь район оцеплен полицией, они наблюдают и вот-вот захлопнут мышеловку. Какая обида, сколько потрачено сил, выброшено кошке под хвост. Что делать? Уходить? А что еще? Следующий поезд — через час. Ребята в машине, конечно, промолчат, однако подумают: слабак. Проигравших не уважают нигде, и правильно делают. Проклятые бабы, все они капризны, ненадежны, непунктуальны.