— Нет, я сейчас совершенно не готова позировать.
— А позировать и не надо, — заметила журналистка. — Слава очень хороший фотограф. В процессе нашего интервью он сделает несколько случайных кадров, мы с вами выберем лучший… Слава, ты готов?
— Еще пару секунд, — ответил тот и оглянулся на окно. — Вы позволите открыть жалюзи?
Антон услужливо направился к окну.
— К сожалению, это невозможно, — произнесла я, спешно подыскивая причину, чтобы его остановить. В кабинете было достаточно светло для интервью, а поднимать жалюзи — означало открывать обзор с крыши соседнего дома. — Механизм сломался. Мы как раз ждем мастера.
— Точно, я как-то забыл об этом, — вполне натурально подыграл мне Родионов. — Вот что, если вам так уж нужна фотография, то почему бы вам не снять работы?
Слава взглянул на Гордиенко, и та согласно кивнула.
— Дружище, пойдем в выставочный зал, — обратился к фотографу Антон, — я предоставлю там тебе широкое поле деятельности.
Слава подхватил свою треногу и направился за Родионовым. Мы остались в кабинете втроем. Я пересела в дальний угол и постаралась быть незаметной. Лилия расположилась напротив Светланы, достала диктофон, положила его на стол, включила и задала первый вопрос:
— Скажите, Светлана Игоревна, в каком возрасте вы создали свою первую скульптуру?
— Трудно сказать, — Родионова на миг задумалась. — Сколько я себя помню, я все время что-то лепила — из пластилина, глины, даже из песка. Мама говорила, что ее отец, мой дедушка, делал небольшие фигурки из гипса и продавал их на рынке. Вероятно, мне передался его дар.
— Светлана Игоревна, а вы ведь родом не из Тарасова?
— Откуда вам это известно? — удивилась Родионова.
— Да я уже и не помню, — журналистка не стала раскрывать свой источник информации. — Так где вы родились?
— Уж не знаю, насколько это будет интересно читателям, — Светлана скупо улыбнулась. — Я родилась в Тамбовской области, в небольшом, но очень красивом городке. Неподалеку от нашей школы был глиняный карьер, вот там мы набирали глину и лепили на уроках труда различные фигурки. Я частенько не успевала закончить свою работу за урок, потому что старалась вылепить детали. Мои одноклассники выбрасывали свои поделки — урок закончен, оценка получена и ладно. А я брала свои фигурки домой, доделывала их, разукрашивала.
— У вас сохранились те детские работы?
— К сожалению, нет. В старших классах я потеряла интерес к этому виду творчества. Я решила стать юристом, поэтому мне было не до лепки.
— Так вы юрист по профессии?
— Да, я училась этой специальности, но поняла, что юриспруденция — это не мое, и вернулась к своему хобби.
— А художественное образование у вас есть?
— Да, именно в стенах художественного училища я полюбила камень, особенно мрамор. Сначала он мне не давался, но это только подзадоривало меня. Преподаватель ругал меня за излишнюю детализацию, но я по-прежнему старалась воспроизвести каждую деталь, каждую черточку лица. В конце концов, он понял, что это мой почерк.
— Так где именно вы учились? — уточнила Гордиенко.
— Лилия, вы что, хотите написать мою биографию для Википедии?
— Нет, что вы! Давайте вернемся в настоящее. Недавно Центр изящных искусств, который вы, Светлана Игоревна, возглавляете, отметил пятилетний юбилей. Скажите, это коммерческий проект или все-таки творческий? — в свою очередь, поддела журналистка Родионову.
— Я бы сказала, что для меня приоритетным является передача своего опыта детям. В Тарасове есть другие школы и творческие мастерские, где развивают таланты в области скульптуры, но туда берут исключительно одаренных детей. Там есть какие-то вступительные экзамены, у меня их нет. Я беру всех без исключения и предоставляю им возможность самовыражения. Часто детей приводят их родители, бабушки-дедушки, поэтому иногда ребятишки не понимают, куда попали, зачем они здесь. А потом смотрят на других, на то, как кусок глины или неотесанный камень превращается в их руках в узнаваемую фигуру, и тоже начинают творить. Когда они выбирают материал, который им по душе, я начинаю подсказывать, что и как надо с ним делать. Это такое счастье, когда мне удается разбудить в ребенке творческое начало! Впрочем, я тоже учусь вместе с ними видеть и воплощать еще никем не выявленное…
— Светлана Игоревна, но ведь занятия платные, не так ли? — Журналистка без всякого стеснения «заземлила» одухотворенный рассказ Родионовой о ее воспитанниках.
— Первые два-три занятия совершенно бесплатны, этого времени обычно хватает, чтобы ребенок мог понять, есть ли у него желание заниматься ваянием. В дальнейшем за уроки придется платить. От арендной платы нас никто не освобождал. Но мы предоставляем материал.
— Ходят слухи, что вы продаете работы своих учеников и не делитесь с ними выручкой. В этом есть хоть доля правды?
— Что за чушь? Работы моих учеников, разумеется, по их желанию, периодически выставляются на аукционы, сбор средств от которых идет на благотворительность. Последний раз деньги, вырученные от их продажи, были направлены в приют для бездомных животных. По-моему, в «Тарасовском вестнике» как раз была статья об этом, — Родионова очень достойно вышла из этой щекотливой ситуации.
Но Лилия не унималась:
— У вас есть и взрослые ученики. Так ведь?
— Есть, сюда может прийти любой желающий овладеть искусством создания скульптуры, возраст не имеет значения.
— А как вы отнеслись бы к ситуации, если бы ученик превзошел учителя, то есть вас, Светлана Игоревна?
— Я была бы счастлива.
— Что ж, тогда спешу вас поздравить — у вас есть повод порадоваться за одного из ваших учеников. Вы догадываетесь, о ком речь?
— Вероятно, о Кирилле Ключевском. Я читала, что его статуэтка прошла жесткий конкурсный отбор и была выбрана в качестве приза одного престижного телевизионного конкурса.
— Но Кирилл лично вам об этом не сообщал? — В словах Гордиенко отчетливо слышалось желание поддеть.
— Пока нет.
— А вы сами в конкурсах принимаете участие?
— Нет.
— А почему? Боитесь проиграть или призы не слишком интересны для вас? — Журналистка так и пыталась вывести Родионову из состояния равновесия.
— Конкурсы — это прерогатива молодых.
— То есть вы себя молодой уже не считаете? Сколько вам лет, если не секрет? — совершенно распоясалась Гордиенко.
— Лиля, вы планируете написать в статье, какого я года рождения?
— Не так буквально, — стала юлить журналистка. — Думаю, нашим читателям было бы интересно знать, каково ваше внутреннее ощущение возраста.
— Если я скажу, что ощущаю себя двадцатилетней девчонкой, это прозвучит красиво, шестидесятилетней умудренной опытом женщиной — сенсационно. Но я скажу правду, я ощущаю себя в своем реальном возрасте. Я мать четырнадцатилетнего подростка, я состоялась в своей профессии, у меня даже интервью берут.