Дети свободы - читать онлайн книгу. Автор: Марк Леви cтр.№ 46

Жак отходит к окну и долго размышляет, потирая рукой иссохшее лицо.

– Надо вернуться туда, к нему, - говорит он наконец. - Вернуться и попросить сделать так, чтобы наш Энцо снова разболелся. Он сумеет это устроить.

– А если он не захочет? - спрашивает Клод.

– Тогда нужно рассказать ему про Сталинград, сказать, что русские уже подошли к границе Германии, что нацисты проигрывают войну, что скоро состоится высадка союзников и что Сопротивление сумеет его отблагодарить, когда все это кончится.

– Ну а если его все же не удастся уговорить? - настаивает мой брат.

– Тогда мы пригрозим, что сведем с ним счеты после Освобождения, - отвечает Жак.

Видно, что ему противно говорить такое, но сейчас любые средства хороши, лишь бы раны у Энцо снова воспалились.

– И как же с ним поговорить, с этим санитаром? - интересуется Клод.

– Пока не знаю. Если опять устроить симуляцию, охранники заподозрят неладное.

– А вот я знаю, - с ходу выпаливаю я.

– Ну и как же?

– Во время прогулки все надзиратели выходят во двор. И я сделаю такое, чего они никак не ожидают, - сбегу, только не на волю, а внутрь тюрьмы.

– Не валяй дурака, Жанно, если ты попадешься, они тебя отметелят по первое число.

– Мне кажется, Энцо нужно спасать любой ценой!

Наступает ночь, а за ней утро, такое же хмурое, как все прежние. Вот и время прогулки. Я слышу грохот сапог - это шагают по мосткам охранники, - и вспоминаю предостережение Жака: "Если ты попадешься, они тебя отметелят…", но я думаю только об Энцо. Щелкают замки, распахиваются двери, и заключенные проходят мимо Тушена, который всех пересчитывает.

Поприветствовав старшего надзирателя, колонна спускается по винтовой лестнице на первый этаж. Мы проходим под стеклянным перекрытием, сквозь которое внутрь слабо сочится свет, и, громко топоча по истертым каменным плитам, шагаем по длинному коридору, ведущему в тюремный двор.

Я напряжен, как струна; вот сейчас, на повороте, нужно будет выскользнуть из строя и пробраться незамеченным к маленькой полуоткрытой двери. Я знаю, что в дневное время ее никогда не запирают, чтобы сторож мог, не вставая со стула, следить за камерой приговоренных к смерти. Передо мной крошечный тамбур, а за ним несколько ступенек, ведущих в приемный покой. Надзиратели все во дворе; кажется, мне повезло.

Увидев меня, санитар изумленно вздрагивает, но по моему лицу сразу понимает, что ему нечего бояться. Я излагаю ему наше дело, он выслушивает меня, не прерывая, и вдруг с убитым видом опускается на табурет.

– Не могу больше видеть эту тюрьму, - стонет он, - не могу больше думать о том, что вы сидите там, наверху, у меня над головой, а я бессилен помочь, не могу больше говорить "здрасьте" и "до свиданья" этим сволочам, которые вас сторожат и избивают по любому поводу. Не могу слышать, как расстреливают во дворе… но ведь жить чем-то надо! Я должен кормить жену, а она ждет ребенка, ты понимаешь?

Ну вот, приехали! - теперь я утешаю санитара. Я, рыжий полуслепой еврей, в лохмотьях, изможденный, покрытый волдырями от ночных блошиных пиршеств; я, пленник, ожидающий смерти, как ждут очереди в приемной у врача; я, у которого в брюхе бурчит от голода, утешаю этого человека, суля ему светлое будущее!

Ты только послушай, что я ему рассказываю и сам почти верю в свои слова: русские уже в Сталинграде, Восточный фронт прорван, союзники готовят высадку, а немцы скоро попадают со сторожевых вышек, как спелые яблоки по осени.

И санитар меня слушает, слушает доверчиво, как ребенок, почти победивший страх. К концу рассказа мы уже, можно сказать, сообщники, связанные одной судьбой. И когда я вижу, что он забыл о своей горечи, я повторяю главное: в его руках жизнь парня, которому всего семнадцать лет.

– Вот что, - говорит санитар. - Завтра они собираются перевести его в камеру осужденных; значит, сегодня, если он согласится, я наложу ему тугую повязку, и рана, может быть, воспалится; тогда они опять переведут его наверх, ко мне. Ну а дальше вам уж придется мозговать самим, как поддерживать это воспаление.

В его аптечных шкафчиках можно найти антисептики, но средств для внесения инфекции не существует. Правда, один способ санитар знает: нужно помочиться на бинт.

– А теперь давай-ка беги, - говорит он, выглянув в окно, - прогулка заканчивается.

Я присоединился к остальным заключенным, охранники ничего не заметили, и Жак, шаг за шагом, подошел ко мне.

– Ну как? - спросил он.

– Кажется, у меня есть план!

И вот назавтра, а потом через два дня и во все последующие дни во время общих прогулок я начал устраивать свои личные, в стороне от других. Проходя мимо тамбура, я потихоньку выбирался из колонны арестантов. И заглядывал в камеру осужденных на казнь, где лежал на тюфяке Энцо.

– Надо же, ты опять здесь, Жанно! - неизменно говорил он, сонно потягиваясь.

И тут же выпрямлялся, с тревогой глядя на меня.

– Ты с ума сошел, перестань сюда бегать; если они тебя засекут, то изобьют до полусмерти.

– Знаю, Энцо, Жак мне уже сто раз это говорил, но нужно ведь обновить твою повязку.

– Странная какая-то история с этим санитаром…

– Не волнуйся, Энцо, он на нашей стороне и знает, что делает.

– Ладно, а какие вообще новости?

– О чем ты?

– Да о высадке, о чем же еще! Когда же они наконец высадятся, эти американцы? - спрашивал Энцо нетерпеливо, точно ребенок, который, очнувшись от страшного сна, допытывается, все ли ночные чудища ушли обратно, под пол.

– Слушай, Энцо, русские перешли в наступление, немцы бегут; говорят даже, что скоро будет освобождена Польша.

– Да что ты! Вот это было бы здорово!

– А вот про высадку пока ничего не слышно.

Я произнес это так печально, что Энцо сразу почувствовал, о чем я думаю; он прикрыл глаза, как будто смерть подобралась совсем близко и уже занесла над ним свою косу.

По мере того как мой друг отсчитывал дни, его лицо мрачнело все больше и больше.

Но сейчас он приподнял голову и бросил на меня короткий взгляд.

– Тебе и правда пора бежать, Жанно; не дай бог, тебя засекут здесь - представляешь, что будет?

– Да я бы хоть сейчас убежал - было б куда!

Энцо чуточку развеселился; до чего же приятно видеть его улыбку!

– А как твоя нога?

Взглянув на свою забинтованную конечность, он пожал плечами.

– Н-да… не могу сказать, что от нее очень уж приятно пахнет!

– Ладно, пускай поболит, - все лучше, чем самое страшное, верно?

– Не волнуйся, Жанно, я и сам это знаю; любая боль легче, чем пули, когда они дробят кости. А теперь беги, не то опоздаешь.