Тайный шифр художника - читать онлайн книгу. Автор: Олег Рой cтр.№ 52

– Какой кошмар… – Вика с болью и ужасом глядела на развалины монастыря, словно видела сквозь время все события, происходившие тут полвека назад. – И никого из заключенных не сумели спасти?

– Выжил только один, – отвечал отец Тихон. – Моряк как раз из того балтийского десанта. Здоровый был детина, крепкий очень. Ему чудом удалось сбежать и добраться до Тихвина, а там местные жители, рискуя собственной жизнью, его спрятали и выходили. Едва он поправился, сразу снова на фронт попросился, так что еще и повоевать успел. После войны целину подымал, там и женился. А когда жена у него умерла, решил здесь доживать – приехал в середине восьмидесятых с поисковиками, на перезахоронение останков, да так и остался в монастыре, послушание принял. Умер полгода назад, осенью. Как он сам говорил, в годовщину того десанта. В миру его Иваном Калымовым звали, а в схиме стал он отцом Василием. Он единственный тогда уцелел из всех… И нам все и рассказал, и показал.

Отец Тихон молчал так долго, что я уж было решил, что история завершена. Но, помрачнев, он добавил:

– Осталась тут от фрау Абажур одна… тьфу… реликвия, прямо и не знаем, что с ней делать…

Документы? Фотографии? Уж больно слово… специфическое. И выражение лица у отца Тихона было такое, как будто он увидел какую-то немыслимую, неописуемую мерзость. Я терялся в догадках.

– В каком смысле «реликвия»?

– Идемте, покажу, – мрачно предложил он.

Я не очень понял, как и куда мы шли. Наверное, в любом монастыре есть какие-то скрытые каморки, закоулки, тайники. Место, куда привел нас отец Тихон, не было тайником в строгом смысле этого слова. Скорее, затвором. Маленькая, шаг на два, ниша, открытая с узкого конца. Тупичок.

В глубине ниши перед небольшой иконой теплилась лампадка. Ниже, на невысоком столике (или это была табуретка?) стояла лампа.

Приглядевшись, я охнул.

«Ногой» в лампе была человеческая кость, кажется, она называется большая берцовая. Даже я, сугубо далекий от медицины, не мог ее не узнать. Опорой служило округлое утолщение кости – часть тазобедренного сустава. Из-под потемневшего от времени и лампадной копоти абажура, обтянутого чем-то вроде пергамента, свисала странная «цепочка», изначально, видимо, игравшая роль выключателя. Звеньями «цепочки» служили – если бы не ламповая «нога», я бы не догадался – маленькие косточки, похожие на те, что в куриных крылышках. Только короче. Концевые фаланги человеческих пальцев – ничем другим эти косточки быть не могли.

– Страшная вещь, – сдавленным голосом проговорил отец Тихон. – Раньше возле нее и минуты невозможно было простоять, душа кричала от ужаса. Повесили икону, лампадку – вроде как поминание невинно убиенного, ну и молимся, конечно, ежедневно об упокоении погубленной души. Сейчас вроде полегче стало. Упокоивается постепенно душа замученная. Только имени не знаем. Наверное, похоронить это… эту штуку надо… Да нужно, чтобы архимандрит на то благословил, а все как-то не складывается…

Вика, едва увидев жуткую лампу, вскрикнула, закрыла лицо руками и поспешно отвернулась. Я же, напротив, не мог отвести взгляда от ужасного предмета. И постепенно рассмотрел, что для придания абажуру формы использованы четыре ребра, а то, что я сначала принял за пергамент…

– Это ведь человеческая кожа, да?

– Да, – дрогнувшим голосом подтвердил отец Тихон. – Говорят, это было совместное произведение Ильзы и ее здешнего… в общем, гауптштурмфюрера, под чьим началом зондеркоманда была.

Мне вдруг вспомнилось, как однажды я в компании Заура покупал себе на рынке кожаную куртку, и он цинично, в духе страшилок «в колбасе нашли человеческий палец», пошутил, чтоб я смотрел внимательнее, дескать, татуировки попадаются. Хотя, скорее всего, он имел в виду клейма, которыми метят животных. Но сейчас я уже ни в чем не был уверен. Может, это позже?

Окон в ведущем к нише коридоре не было, лампадка же еле-еле теплилась. Но даже в этом неверном свете я заметил что-то на абажуре…

– Отец Тихон, вы можете мне посветить? – попросил я.

Он поднес поближе свечу, освещавшую нам дорогу сюда.

Сперва я увидел размытое пятно – просто пятно, но явно отличающееся по цвету от остального абажура. Нетерпеливо выхватив свечу, я приблизил ее почти вплотную…

– Что вы делаете, она же сухая, как трут, в секунду вспыхнет! – попытался остановить меня отец Тихон.

– Разве вы не видите?! – воскликнул я и сам не узнал свой голос. – Разве вы не замечали? Вика, взгляни… Пожалуйста.

Она заколебалась, но все-таки повернулась ко мне, наклонилась, опершись на мое плечо, и вздрогнула.

Да, перед моими глазами была отнюдь не галлюцинация.

На покрывающей абажур коже вырисовывался силуэт линейного корабля. Еще без залома на трубе, без башнеподобной рубки, еще не «Октябрьская революция», а линкор Императорского флота «Гангут». Силуэт, узнаваемый не хуже «Авроры». По крайней мере, мной, который так страстно увлекался когда-то историей военно-морского флота.

Но на рисунке был не только линкор. Сквозь прямолинейные контуры корабля явно проступали мягкие округлые линии смеющегося детского личика. Это было изображение девочки лет, быть может, трех или пяти, и, какие бы изменения ни постигали человека с возрастом, это абсолютно точно не была Елена Короткова. Ни малейшего сходства. Да и откуда было тут взяться ей, если на тот момент, когда сделали эту ужасную лампу, Андрей Зеленцов не то что рисовать – еще и говорить толком не умел…

– Давайте уйдем отсюда, пожалуйста, – тихо попросила Вика.

Тихон кивнул ей и повернулся к выходу. А я немного помедлил и, сам не зная, зачем это делаю, достал из сумки свой «Полароид» и сделал фотографию. Снимок вышел на удивление четким.

У крыльца уже весело пыхтел закипевший самовар.

– Сны приходят не просто так, – говорил отец Тихон, пока мы пили чай – не настоящий, а заваренный сплошь из сухих трав, терпкий и с явной горчинкой, но по-своему вкусный. – Бывают, конечно, и обманчивые сны, но душа мне подсказывает, что явно не в этот раз. Выходит, осталось у Андрея на земле какое-то незавершенное дело, и этот крест, Феофан, теперь нести тебе.

– Но почему мне? С какой стати?

Не то чтобы меня это пугало или подобная перспектива казалась мне неприемлемой – я и так увяз в этой истории по самые уши, но все равно хотелось бы знать, почему так сложилось. При чем тут вообще я?

– Кто знает? – пожал плечами монах. – Может, из-за имени. Он Андрей, ты Феофан. Феофан Грек и Андрей Рублев жили в одно время, были звездами равной величины, друзьями и соперниками. Хотя это было не такое соперничество, как сейчас, без пихания локтями. Каждый старался быть ближе к Дарителю их таланта, каждый стремился сделать больше. Наш Андрей был живописцем. А ты, случайно, не рисуешь?

Я отрицательно покачал головой:

– Нет, у меня к этому нет ни малейшего дара. Рисую, как в детском саду детишки калякают.