Кринсель, одна из самых могущественных Искателей и любимая повивальная бабка Первой женщины, кивнула ему в темноте. Она держала фитиль сальной свечи, на конце которого тлел крохотный огонек, единственный источник света в непроглядной тьме. Кринсель сидела скрестив ноги внутри Ладони, откуда могла видеть остальных Искателей, устроившихся в пальцевых туннелях, сходящихся в центральной части. Рядом с ее левой ногой лежали веревки, в случае опасности она могла мгновенно перекрыть все туннели.
Хагрейт не шевельнулся, и глаза Кринсель сузились, превратившись в темные щели.
— Дай.
Стараясь сдержать дрожь в руках, Хагрейт подполз к тому месту, где соединялись Большой палец и Ладонь, и, осторожно вытащив из-под куртки сверток, протянул его Кринсель, которая спокойно взяла его и поднесла к чадящей свече, чтобы лучше рассмотреть. Ее глаза округлились, а на лице появилась улыбка.
— Это Знак, — благоговейно произнесла она. Затем повернулась к Хагрейту и торжественно произнесла: — Ты — Искатель.
Хагрейт с облегчением склонил голову, чувствуя, как отпускает напряжение. На лбу выступил пот.
Теперь он сможет сохранить свои яички — цену, которую ему пришлось бы заплатить, если бы находка оказалась фальшивой.
Кринсель подняла тарелку вверх и закрыла глаза.
— Это оно, Голос? — негромко спросила она.
Остальные болги, скорчившись, не произнося ни звука, с закрытыми глазами замерли в своих Пальцах, они изо всех сил прислушивались, однако до них долетал лишь шум кузницы, где мерно бил молот.
Через мгновение Кринсель открыла глаза и стоически покачала головой:
— На тайный склад. Хорошо, Хагрейт. Ты — Искатель. — Она повернулась к туннелю, носившему название Мизинец. — Дай.
Один за другим она осматривала предметы: монету, подобную той, что тысячами скопились на тайном складе, сильно поцарапанную коробочку, сделанную из дерева с голубоватым отливом, и наконец котелок со Знаком, начертанным на дне, который прибыл из Сорболда. Каждый предмет Кринсель признала настоящим и высоко поднимала вверх, чтобы Голос мог его разглядеть.
Ответа она не получила. Как всегда.
Кринсель встала и кивнула в сторону пустого туннеля, соответствующего Указательному пальцу, который вел вниз, к тайному складу. Искатели двинулись за ней, чтобы отнести найденные предметы туда, где они будут отныне храниться.
22
Котелок, Илорк
Акмед вернулся в Котелок, когда уже спустилась ночь. Чадили светильники, наполнявшие коридоры ярким светом и густым дымом от горящего жира. Резкий, неприятный запах еще больше испортил ему настроение.
Люстры Большого зала также горели — восстановление практически закончилось. Несмотря на сжигавшую его ярость, Акмед остановился, чтобы оглядеть полированные мраморные колонны, заново выложенную на полу мозаику — символы звезды Серенны, Земли, Луны и Солнца. Над головой высился лазурный купол, усыпанный мелкими кристаллами, отражавшими свет зеркального устройства, расположенного в центре пола, отчего потолок напоминал небесный свод с мерцающими звездами.
Однако углы огромного зала оставались в тени, куда и отступил Акмед, стараясь успокоить дыхание.
Грунтор сидел на одном из мраморных тронов, установленных на возвышении, положив огромную ногу на ручку каменного кресла. Он пел свою любимую матросскую песню, подогревая себя содержимым большой фляжки, стоявшей на соседнем троне.
Когда сраженья шум стихает
И спокойствие наступает,
А ветер унесет запашок кишок,
Салют тебе, друг мой,
Больше здесь не верховодит Ой.
Я не останусь здесь,
Ворон тоже хочет есть,
Слава и блеск победной войны,
Больше мы тут не нужны.
В чем смысл, зачем, не пой!
Больше здесь не верховодит Ой.
В этот сладко-горький день
Мы уйдем с парнями в тень,
Наша жизнь одна тоска,
Дай покушать мне мяска.
Нам не светит новый бой,
Больше здесь не верховодит Ой.
Волна слепой ярости накрыла Акмеда. Он решительно зашагал по длинному проходу к возвышению.
Грунтор услышал его шаги в тот момент, когда собирался завести новую песню. Он замолчал, вскочил на ноги и встал по стойке «смирно», а потом широко улыбнулся. Впрочем, его улыбка тут же погасла, когда король молча остановился перед возвышением и швырнул на пол принесенное оружие. Громкий звон металла эхом прокатился по залу.
Грунтор с изумлением посмотрел на Акмеда.
— И что это случимши? — ухмыльнулся он.
Акмед скрестил руки на груди.
— Когда я просил тебя присмотреть за троном, я не имел в виду, что ты будешь греть его своей толстой задницей, пока кое-кто распродает у тебя под носом королевство.
Грунтор, стоявший навытяжку, и вовсе застыл как изваяние. Мышцы его могучих рук начали дрожать от гнева, а лицо исказилось от гнева. Акмед небрежно махнул рукой:
— Вольно, сержант. Предпочитаю поносить тебя в качестве своего друга, а не Верховного главнокомандующего.
Грунтор встал по стойке «вольно», лицо превратилось в маску, и лишь глаза пылали гневом.
— Ну, в чем дело, сэр? — стараясь сохранить спокойствие, спросил великан.
— Вот это оружие я нашел около трупов солдат из Сорболда, — ответил Акмед, пнув кончиком сапога груду принесенного им оружия. — К счастью, они редкие болваны — в Сорболде не могут разглядеть даже очевидные недостатки клинков. Они плохо сбалансированы. Но они воевали нашим оружием. Ты знаешь, как оно к ним попало?
— Нет, сэр, — мрачно буркнул Грунтор.
Некоторое время Акмед продолжал смотреть на великана, а потом повернулся к нему спиной. Наступило время давнего ритуала.
— Могу я говорить откровенно? — спросил Грунтор.
— Разрешаю.
— Я прошу отставки.
— Отказано.
— Могу я говорить откровенно?
— Разрешаю.
Он слушал и ждал, все еще стоя спиной, ослабления жесткой военной дисциплины, глубокого вздоха, который требовался Грунтору, чтобы из мира верного солдата перейти в мир разъяренного друга, — мощного порыва воздуха, устремлявшегося к огромному плоскому носу Грунтора.
Сержант закинул голову и взревел во всю мощь своих могучих легких. Чудовищное эхо огромного зала ответило ему так, что задрожали мраморные колонны.
Через мгновение за спиной у Акмеда послышался треск рвущегося ковра и хруст ломающихся гвоздей. Один из древних тронов намерьенских королей, высеченный из цельного куска мрамора, весящий не меньше, чем трое мужчин в полном вооружении, перелетел через голову короля фирболгов, упал на полированный каменный пол и остался лежать на боку. В Большом зале воцарилась тишина.