Судьба: Дитя Неба - читать онлайн книгу. Автор: Элизабет Хэйдон cтр.№ 124

Впрочем, в темноте иногда возникала крошечная щелочка, замочная скважина, сквозь которую она могла увидеть его сокровенные мысли, попытаться угадать, что делает его таким далеким и непостижимым. Он чувствовал себя в безопасности, только когда его окружал сумрак; при дневном свете узнать о нем хотя бы что-нибудь из его слов или по выражению лица было невозможно. Всякий раз, когда она вот так просыпалась, а он на нее смотрел, ей хотелось, чтобы он заговорил первым, поведал ей о себе, прежде чем взойдет солнце и он снова закроется от всего мира.

— Я знал, что кто-то сюда спустился, — сказал Акмед почти смущенно. — Мне хотелось убедиться, что это ты.

Она взглянула на него, полностью одетого и вооруженного, и кивнула. Затем потянулась и погладила Спящее Дитя, как когда-то гладила великана болга, охранявшего ее в туннелях под землей.

— А где Грунтор?

— Занят. Ему нужно разобраться с пропажей оружия.

Акмед достал мех с вином и протянул Рапсодии, но она отрицательно покачала головой.

— Ты уже использовал кровь?

— Нет еще. Я жду, когда ты покинешь горы.

— Почему? Мне казалось, ты ждал, когда я вернусь.

Она задала свой вопрос мягко, без упрека. Акмед вел себя на удивление неуверенно, и она не хотела его смущать. В предыдущий раз она видела его в таком состоянии, когда они сидели на каменистом уступе, нависшем над безжизненным каньоном, находившимся в полу лиге под ними, и смотрели на восток, за пределы Проклятой Пустоши. Тогда они оплакивали первые большие потери, которые понесла его армия. Теперь же им предстояло столкнуться с такой могущественной и разрушительной силой, что они просто не имели права недооценивать последствия этого противостояния.

— Я не знаю, что произойдет, — спокойно ответил Акмед. — Мне бы хотелось, чтобы ты отправилась к лиринам и попыталась воззвать к их здравому смыслу, прежде чем я приступлю к исполнению ритуала. Я, как и ты, слишком рано лишился своего наставника. Хотя даже в самых диких фантазиях он не мог бы представить, что произойдет с нашим старым миром, да и с этим тоже.

Рапсодия вздохнула и обхватила руками колени.

— Знаешь, я по-прежнему не уверена, что смогу быть полезна лиринам. А если я проделаю такой длинный путь, и все напрасно?

Акмед презрительно фыркнул.

— Мы что, вернулись к сомнениям по поводу твоего статуса Дающей Имя?

— Я совсем не уверена в своих способностях. И мне не хочется, чтобы в решительный момент они меня подвели.

— А они тебя и не подведут. Мне казалось, твое видение смерти Гвиллиама должно было развеять все сомнения. — Он несколько мгновений молча смотрел на языки пламени, вырывающиеся из колодца в центре Лориториума, затем снова повернулся к Рапсодии и наградил ее суровым взглядом. — Помнишь, в ту первую ночь, которую мы провели вместе у костра, я тебя спросил: «Что ты умеешь делать?» Ты ответила: «Я умею говорить правду в том виде, в каком она мне известна. И, делая это, я меняю вещи». Именно так и произошло. Считать, что Дающий Имя рождается со своей способностью, как альбинос или девственница, и, изменив однажды клятве, больше никогда не может говорить с той же силой и убежденностью, все равно что думать, будто целитель должен спасать всех раненых и умирающих, иначе он перестает быть целителем. Или наемный убийца, не сумевший добиться цели, не имеет права называть себя таковым. А сержант, чей отряд был уничтожен, никогда не поведет за собой другой взвод. Ты должна знать, что, чем бы человек ни занимался, он может потерпеть поражение, хотя бы один раз в жизни. Не поддавайся сомнениям. Лишившись своего дара, ты потеряешь силу, которую даже демон никогда не смог бы у тебя отнять. В каком-то смысле ф’дор является Отнимающим Имя, он лжет, чтобы убить мир. Соглашения, жизни и смерти, даже форма, которую принимает демон, подчиняются тому, каким способом он пытается разрушить мир и его историю, вырваться из своей темницы и лишить Землю жизни, наполнив ее пылью, превратив в место, где могут обитать лишь чудовища. Нам довелось прикоснуться к самым невозможным вещам. Мы разговариваем с тобой в забытом всеми городе древнего народа и тем не менее не осмеливаемся произнести вслух всего, что знаем. Что сделают лирины, чтобы остаться в живых, если древнему вирму суждено проснуться? Идти некуда, нет такого чудесного убежища, где мы могли бы спрятаться. Как глубоко под землю должны спуститься наины, чтобы защитить себя? Куда уплыть моряку и сколько нужно тренироваться солдату, чтобы этого хватило и он одержал победу? Когда твой собственный народ говорит: райл хайра — жизнь такая, какая она есть, ты все равно выбираешь правду и твердишь, что наши отдельные жизни кое-что значат. Эта правда помогла тебе пройти сквозь пламя, бушующее в сердце Земли.

Он повернулся и направился к туннелю.

— Да, если ты видишь мир таким, какой он на самом деле, можно легко сойти с ума. Лучше представлять его таким, каким тебе хочется. Мне кажется, именно ты первая объяснила мне это.

— А какой мир хочешь видеть ты?

Акмед остановился и медленно повернулся, глядя, как она поднялась и, тряхнув головой, начала прицеплять меч к поясу. Он беззвучно рассмеялся.

— Я хочу видеть мир, в котором нет больше ф’доров, мир, знающий о них только понаслышке, из легенд и сказаний, — ответил он. — Ты мечтаешь о мире, в котором лирины станут единым народом. Возможно, мы оба делаем все, что в наших силах, чтобы Дающие Имя когда-нибудь смогли облечь наши желания в слова.

Неожиданно Рапсодия услышала в его голосе музыку и поняла глубинный смысл его слов.

Он не знал, суждено ли им увидеться еще раз, после того как она покинет горы.

Она сложила руки на груди и посмотрела на него с нежностью.

— Ты ответишь на мой вопрос?

— А что ты хочешь знать?

— Грунтор как-то рассказал мне — совсем чуть-чуть — о том, где и как вы познакомились.

Акмед уставился в пол и неохотно покачал головой.

— Грунтор готов сказать все, что угодно, лишь бы ты осталась в горах. И хотя он один из умнейших людей, с которыми мне довелось встречаться, иногда он бывает до нелепости наивен. У него было достаточно времени, чтобы осознать, насколько сильно он проклят Судьбой, но он так ничего и не понял.

— Проклят? — Рапсодия не сумела скрыть потрясения. — Как ты можешь такое говорить? Грунтор чист душой. Он не может быть проклят!

— Проклятье Грунтора гораздо страшнее твоего, оно хуже твоих кошмаров и сознательного нежелания видеть вещи, которые ты видеть не хочешь. Грунтор, будучи сыном Земли, получил ее проклятье.

— Терпеть не могу, когда ты изъясняешься загадками. Немедленно объясни, что ты имеешь в виду.

— Грунтор обладает даром защитника и не может ему противиться. Ты наверняка это заметила: он охраняет тебя с тех самых пор, как мы встретились в аллее Истона. То же самое произошло и с Джо. И с Дитя Земли. И с солдатами-болгами, которых он поносит страшными словами и которых любит. На Серендаире было точно так же. И со мной все точно так же. Если он допустит кого-нибудь в свое сердце и жизнь, ему становится легче его защищать. Но здесь все, что связано с Землей, имеет отношение к вирму. Забота о твоем благополучии, учитывая, как ты мечешься по всему миру и доверяешь не тем и любишь совсем не тех, кого следует, когда-нибудь его убьет. А он не может этого допустить, понимая, какую боль его смерть причинит тебе. Он проклят, как Земля, подвергшаяся загрязнению. Она мчится сквозь эфир, куда, не знают даже сами боги, а в себе, в своем сердце, несет первое и последнее Спящее Дитя, чье пробуждение, возможно, грозит ее матери гибелью. За Землю, за Праматерь и за тебя Грунтор готов отдать жизнь.