Жизнь в балете. Семейные хроники Плисецких и Мессереров - читать онлайн книгу. Автор: Азарий Плисецкий cтр.№ 53

Конечно, страшной трагедией в жизни мамы стала смерть Алика, страдавшего пороком сердца. Когда его не стало, она резко сдала и постарела…

В конце жизни мама получила возможность путешествовать. Гостила в Англии у Миты, съездила в Израиль к двоюродным сестрам, которым удалось спастись бегством в период холокоста.

В 1965 году мама провела полгода вместе со мной на Кубе. В отличие от Майи, которая прекрасно чувствовала себя в тропическом климате, мама очень страдала от жары. В самые знойные дни мы ездили в залив Кочинос, где в 1961 году произошла высадка морского десанта. Мама совсем не умела плавать, но очень любила лежать в надутой автомобильной камере и подолгу качаться на воде. Я всячески старался ее развлечь: водил на все наши спектакли, независимо от того, принимал ли в них участие, знакомил с друзьями, показывал город. А однажды отвел в парикмахерскую, где ей впервые в жизни сделали настоящую прическу. Она вышла невероятно красивая, я даже не сразу узнал ее.

Увы, эта поездка на Кубу закончилась довольно скандально. В консульстве вдруг спохватились, что мамино пребывание за границей слишком затянулось. Меня вызвали в консульство: «Как так? Почему ваша мать так долго находится за рубежом? Она что, невозвращенка?!» Говорить о невозвращенцах на Кубе было смешно, и тем не менее консул потребовал ее немедленного отъезда на родину. Кто бы мог подумать, что существуют какие-то лимиты на пребывание в стране — главном союзнике СССР, куда даже не требовалась виза.

Довольно долго мама прожила в Мадриде, когда я работал в Испанском национальном балете. Конечно, ее сопровождал Нодик. Я возил их с мамой в Гранаду и Севилью, которые произвели на них большое впечатление. Особенно Нодик восторгался Гранадой, поскольку песня «Гренада, Гренада, Гренада моя» — это его юность. Всю жизнь он мечтал узнать, что же такое эта Гренада. Я его поправлял:

— Не Гренада, а Гранада.

— Не может быть, — отказывался верить Нодик, — ведь у Светлова в стихах именно «Гренада»!

Когда я работал с Роланом Пети, мама приезжала и в Марсель, откуда писала трогательные письма в Москву:

Мадам Пеле была женой Жана Пеле, директора одного из госпиталей в Марселе, у которого мы поначалу остановились. Одна из троих дочерей Жана, выйдя замуж за кубинца, некоторое время жила в Гаване, где мы и познакомились. Когда Лойпа по приглашению Ролана Пети приехала в Марсель, первое время она жила в гостевом домике при госпитале, любезно предоставленном семьей Пеле.

Потом было путешествие в Америку, где мама гостила у моего кузена Стенли. И наконец, Париж. Это был первый год моей работы с Морисом Бежаром. Прилетев из Нью-Йорка в столицу Франции, мама поселилась в расположенной в 16-м арондисмане квартире, которая принадлежала моему знакомому, Володе Рейну. Там с ней случился тяжелейший инфаркт. Поскольку у мамы не было никакой страховки, положить ее в больницу удалось с большим трудом. В парижском госпитале она пролежала десять дней, потом мне выставили счет на огромную сумму. Тогда очень помог Бежар, взяв на себя часть оплаты.

Мама ушла из жизни в возрасте девяносто одного года. На другой день после ее смерти совершенно мистическим образом погибло апельсиновое дерево, которое прожило в нашей московской квартире не одно десятилетие. Родилось оно еще в Щепкинском проезде, после того как я, съев однажды апельсин, бездумно проковырял пальцем землю в корзинке из-под цветов, подаренных Майе каким-то поклонником, и воткнул туда косточку. Через некоторое время неожиданно для всех показался росток. Когда корзинка от времени рассыпалась, мы пересадили его вместе с остатками земли в горшок. В квартире на Пушкинской площади, куда наша семья переехала после расселения коммуналки в Щепкинском проезде, деревце вымахало до потолка. Плодов оно не давало, но исполняло роль декоративного растения, наподобие фикуса — те же плотные мясистые листья, правда, при этом огромные шипы по всему стволу. Когда переезжали с Пушкинской площади на улицу Горького, я приладил к кадке с деревцем колесики и торжественно вез ее по улице, вызывая интерес прохожих. К счастью, везти пришлось под горку, мимо Елисеевского магазина, и дальше — к дому № 6. Долгое время наш экзотический любимец украшал угол в гостиной. Мама любовно ухаживала за ним, поливала, промывала от пыли листья… Когда, узнав о смерти мамы, я приехал домой, Нодик, который жил вместе с ней последние годы, показал мне наше дерево с… совершенно голым стволом. Оно потеряло разом все листья на следующий день после того, как мамы не стало.

Маму похоронили в семейной могиле Мессереров на Новодевичьем кладбище, в начале знаменитой мхатовской аллеи. Первым там был похоронен в 1937 году ее брат Азарий, выдающийся актер, в честь которого она и назвала меня, родившегося в том же году.

Мой брат Александр Плисецкий родился в 1931 году. Разница в шесть лет, особенно в детстве, казалась колоссальной, но его присутствие в моей жизни было постоянным. Он был всегда рядом: в Чимкенте, в эвакуации в Свердловске, в Большом театре… Пока мы с мамой находились в ссылке, Алик жил в семье Асафа, рос с его сыном Борисом, который был всего на полтора года младше. Можно предположить, что ему было нелегко в семье дяди: Борька очень ревниво относился к своему статусу единственного ребенка в семье. С возрастом детские обиды сошли на нет, и они с Борисом стали значительно ближе.

Алик опекал меня, когда маме требовалось надолго отлучиться из дома. Я во всем старался подражать ему. Лодки, моторы, водные лыжи — все это нас обоих страшно увлекало!

Мой переход из музыкальной школы в балетную произошел также под влиянием Алика. В отличие от меня, он сразу определился с призванием. Однако, переступив порог балетной школы лишь в тринадцать лет, попал в экспериментальный класс, длившийся не девять лет, как водится, а всего шесть. Я с восторгом слушал его рассказы о жизни в хореографическом училище, об участии в спектаклях на сцене Большого театра. Пытался повторить за ним какие-то танцевальные движения, названия которых мне тогда ни о чем не говорили, но очень интриговали и ласкали слух. Например, пируэт! На асфальтовой площадке перед Большим театром, вдохновленный братом, я не единожды пытался выполнить двойной пируэт. Вокруг собирались зеваки, но меня это нисколько не смущало, я видел в них первых зрителей. Эти показательные выступления меньше всего шли на пользу туфлям, которые моментально протирались об асфальт.