Бабушкин внук и его братья - читать онлайн книгу. Автор: Владислав Крапивин cтр.№ 6

Отец не рассердился. Объяснил печально:

— На машине мы едем, скорее всего, последний раз. Она тоже пойдёт в уплату за новую квартиру. Хотя много за эту тележку не дадут, не «Мерседес». А потом придётся проститься и с участком. Тем более что страховку надо ещё выколачивать, не так-то это просто… Короче говоря, мы — классические погорельцы.

Я вдруг представил чёрные обгорелые брёвна и провалившуюся крышу. Будто наяву увидел. И перехватило горло.

— Папа, останови, — попросил я сипло.

— Зачем?

— Ну, зачем-зачем! В кусты хочу…

Отец затормозил на обочине. Я ушёл подальше в придорожное мелколесье. Там упёрся лбом в берёзку и коротко, взахлёб выплакал подступившее горе. Размазал слёзы по щекам.

К счастью, рядом оказалась лесная лужица. Я умылся. Вода пахла брусникой.

Когда я вернулся, отец сразу заметил:

— Почему у тебя разводы на щеках?

Мог бы и не спрашивать.

— Я умылся оттого, что меня укачало.

— Не знал, что тебя укачивает даже в машине.

«Даже» — потому что однажды он взял меня в полёт до Сосновки. И в самолёте я умотался так, что обратно пришлось отправлять рейсовым автобусом. Хорошо, что нашёлся знакомый попутчик.

— Да, бывает и в машине. Я не только трус, но и неженка.

— Александр, что с тобой?

— А с тобой? Ты со мной говоришь так, будто это я виноват в пожаре.

— Разве? — Он помолчал. — Ну, извини… Ты ведь должен понимать, как мне сейчас тошно.

— Я… понимаю…

И маме, и бабушке тоже было несладко. Но бабушку несчастье не сломило. Она стала ещё более маленькой и сухой, но походка её осталась твёрдой. И рот был сжат упрямо.

Я понимал: бабушка чувствует себя как полководец, который держался в осаждённой крепости до конца. Да, крепость сожгли, но не в бою, а предательством. Честь знамени осталась незапятнанной. И моя замечательная бабушка, Ольга Георгиевна Ясницкая, смотрела на всех с печалью, но гордо.

Правда, когда мы оказались вдвоём, твёрдость бабушку на минуту покинула. Бабушка обняла меня и всплакнула:

— Видишь, Алик, остались мы почти без всего.

Но это «почти» было не таким уж и маленьким. Судьба сделала нам кое-какие поблажки. Во-первых, уцелели все документы. Бабушка, словно чуя беду, хранила их в могучем дубовом сундуке, вместе со старыми письмами и фотографиями. А паспорта и страховые бумаги дополнительно прятала ещё в жестяную шкатулку из-под старинных леденцов. Сундук обуглился, но не пустил внутрь пламя и жар, все бумаги уцелели.

Во-вторых, незадолго до пожара бабушка временно уступила краеведческому музею фамильный фарфоровой сервиз (со всякими нарисованными дамами и кавалерами) и двухметровые часы со стеклянными дверцами и похожим на медную сковородку маятником.

А кроме того (вот удача!), за день до беды отец отвёз в мастерскую наш телевизор «Айва». Это моноблок со встроенным видеомагнитофоном. Теперь он был нашим утешением. Без телевизора современному человеку ох как тяжело. Особенно когда живёшь в дощатом домике, вдали от городской цивилизации.

Домик этот был очень тесный, мы вчетвером еле помещались. Я, посмотрев какое-нибудь кино, укладывался спать снаружи, на раскладушке отцовской фирмы.

Иногда я подолгу не спал. Смотрел в белёсое летнее небо, на звёзды. Среди звёзд были теперь не только голубые и белые, но и розовые. И даже красные. Горящие точки. Я вспоминал искры походного костра.

Но ведь по правде-то это не искры. Громадные солнца. А вокруг них — планеты. Может, там тоже пожары?..

На яблонях шевелились чёрные листья, качались незрелые яблоки. Маленькие, кислые, сорт был неважный. Иногда я срывал и жевал их. И, кроме кислоты, мне в них чудилась горечь. Горечь прощания. Ведь нашими-то эти яблони, этот щелястый дом-скворечник будут совсем недолго.

И даже торчащее над грядками пугало по имени Данилыч будет не нашим.

Данилыч был с головой из пластмассовой канистры, с ногами из старых валенок, с руками из веников. В растерзанной соломенной шляпе, в драной отцовской рубахе. Поверх рубахи была надета моя жилетка, сделанная из старой школьной курточки.

Эта жилетка была у нас с Данилычем одна на двоих. Иногда, если моросило или делалось зябко, я надевал её на себя. Но это случалось редко, лето стояло тёплое.

Несмотря на грусть, жизнь у меня была довольно беззаботная. Зато родителям доставалось. Ранним утром они на электричке (машины уже не было) уезжали в город. Там — и работа, и квартирные хлопоты. Я знал, что квартиру уже присмотрели, теперь торговались и оформляли бумаги.

Бабушка тоже иногда уезжала. Она взяла на себя школьные хлопоты. Меня записали в шестой класс неизвестной мне школы номер двадцать девять.

— Вполне приличная школа, — сказала мне бабушка. — И самое хорошее то, что там есть класс с усиленным изучением английского языка. В него тебя и определили. Ну, а немецким придётся пожертвовать, что поделаешь…

Английский мы изучали в гимназии с первого класса. А с пятого начали и немецкий. Бабушка этому радовалась. А я ничуть. Не был я прилежным учеником, надо сказать это прямо.

Когда я оставался на участке один, то уходил бродить по окрестным перелескам, или десятый раз читал роман «Трудно быть богом», или включал видик со своей любимой кассетой. Книжка и кассета во время пожара оказались в сундуке (бабушка их спрятала на время моей летней смены) и поэтому сохранились.

На кассете была никакая не модная группа и не боевик. Был старый-старый фильм «Остров сокровищ» и выступление мальчишечьего хора из Ленинградской области. Я его сам однажды записал. Особенно мне нравилась песня «Аистёнок». И мелодия нравилась, и слова, и как ребята её поют… Такие замечательные лица были у этих мальчишек! У всех! Вот бы мне хоть одного такого друга…

Наконец мы перебрались в город. На окраину, в посёлок Стекловск. Раньше это было отдельное большое село. Старинное, со стекольной фабрикой. Потом оно срослось с городом. Сейчас отсюда до центра ходили трамвай и автобус.

Несколько лет назад городское начальство решило строить в Стекловске новый микрорайон. Денег, однако, хватило на один дом. Он был длинный, изогнутый дугой, светло-серый. А при ярком солнце издалека дом выглядел даже белым. Наверно, если смотреть с самолёта, похоже было бы, что среди пёстрых крошечных домиков и зелени бросили кусок обсыпанного мукой кренделя.

Наша трёхкомнатная квартира оказалась в крайнем левом подъезде, на самом верхнем, на девятом этаже. Взрослые говорили, что это плохо, зато дешевле. А я был доволен. Из окон открывался широкий вид — до лесов на горизонте. И хорошо, что никто не будет топать над головой (мне про такое думать было тошно). Достаточно того, что под нами ещё аж целых восемь жилых слоёв. Когда я вспоминал про это, почему-то делалось муторно, почти как в самолёте. Словно меня поселили в какой-то неземной многопространственный мир.