Не исчезай - читать онлайн книгу. Автор: Женя Крейн cтр.№ 62

– Почему же вас так назвали?

– Видите ли, мой отец был необычным человеком…

– Ведь он пил, да? Простите меня, Роберт. Он был алкоголиком?

Ответ Фроста показался ей странным:

– Отец сказал: не быть мне Ганимедом…

Воображение женщины обладает удивительными свойствами: в жажде улучшить свою жизнь, приблизиться к заведомой цели, она готова убедить себя в том, что судьба обязана предоставить ей желаемое. В стремлении достигнуть своего она уже ощущает себя обладательницей тех благ, которые ей так необходимо заполучить. Сопротивление, неудачи вызывают чувство потери и собственной неполноценности. Вместо того чтобы проанализировать ситуацию, идти к цели планомерно, она обижается на судьбу.

Писательница L (Люба, Любовь, жаждущая любви, мало любимая Люба) сидела, пригорюнившись, за столиком небольшого кафе-бара, притулившегося к огромному магазину-складу, оптовому царству кожаных изделий. Запах кожи проникал в кафе, причудливо смешиваясь с бодрящими ароматами кофе. За стойкой стоял массивный черный парень с серьгой в ухе и с кольцом на верхней губе. Волосы его лежали на голове плотно, тщательно выпрямленные – возможно, выпрямленные химически, в салоне, – а затем коротко остриженные и выкрашенные в тот соломенно-желтый цвет, что образуется при осветлении очень темных, очень жестких волос, что до выпрямления росли натурально «кинки», закрученные в мелкую кучерявость.

В этой стекляшке все пространство за окнами занимали близкие горы. Дело происходило в описанном выше штате Нью-Гемпшир, в городе под названием Северный Конвей. Склонившись над чашкой, Люба искала в душе своей радости. Но не находила. Она могла бы радоваться временной свободе, природе, окружающим лесам, величественным горам, шопингу… Просто радоваться жизни. Но… не умела.

Не стоит обвинять ее в унынии. Меланхолия, или попросту печаль, не вина одного, отдельно взятого человека. Уныние, ставшее постоянным спутником Любы, имело свои плоды. Оно заставляло ее обращаться к перу – вернее, к своему подержанному компьютеру. Уныние служило для нее музой. Она научилась дорожить романтическим, печальным уединением, хандрой – музыкой дождя, вечерними своими настроениями – наедине с природой, книгой или за рулем верного, тоже устаревшего «шевроле». В настоящий момент, отдавшись внутренней протяжной мелодии тоски, Люба застыла, подняв печальные, прекрасные глаза от уже чуть пузырящегося, стынущего в пузатой чашке капучино. Рядом с ней сидел – восседал – Роберт Фрост. Он расположился в кресле… да-да, здесь стояли стулья с изогнутыми спинками, кресла, диваны – эклектический набор мебели для придирчивого и избалованного туриста. Кафе являлось образчиком яппи-культуры: здесь продавали не столько кофейные напитки, сколько саму атмосферу, амбианс, жизненный стиль. Откинувшись на спинку кресла, вытянув правую ногу в проход между столами, Фрост вынул из нагрудного кармана сигару. Люба встревожилась: неужели закурит? В Новой Англии нельзя курить в общественных местах. Кажется, сигары курить тоже нельзя… Но если призрак не виден окружающим, виден ли дым его сигары? Курил ли реальный Роберт Фрост, а если так, то курил ли он сигары или трубку? Тщательно, методично изучала информацию о нем, фотографии, воспоминания современников – в поисках примет, деталей, чтобы воссоздать картину его жизни. Все чаще в голову приходило, что любовник-призрак, возможно, не совсем соответствует реальному прототипу. Или же воплощается в нечто иное, приобретая новые, мелкие, подробные черты, тем самым завоевывая все большую независимость, отделяясь от прошлого… Насколько она сама, ее собственное воображение, внутренняя работа участвуют в этом воссоздании образа, в его высвобождении? Периодичность его посещений не поддавалась анализу. Во всяком случае, Люба так и не смогла определить, что именно предшествует его появлениям, что заставляет его исчезать на длительные периоды, оставляя ее в тревожном одиночестве. В периоды исчезновений она ощущала его присутствие где-то рядом, близко-близко, но отдельно, вне той сферы, которую она считала реальностью своей жизни, воспринимая его частью себя. При счастливых его появлениях сознавала, что любовник-призрак не виден никому. Лишь ее страстный, трепетный взгляд мог уловить его романтический, магнетический образ. Трепет, волнение, тайная радость. Чувство превосходства над окружающими. Полет поэтического воображения, что движет историей, рушит державы, возводит храмы. В душе трепыхалось пухлое пламя страсти. Страсти, что владычествует над миром.

Откуда все же появилась сигара? Дань эпохе или отклик на навязчивые информационные мемы, ^[70] застрявшие в памяти, в сознании, – ассоциации из книг или фильмов? Две жизни протекали параллельно – реальная и виртуальная, воображаемая. Казалось бы, Люба не замечала новостных сенсаций, чужих восторгов, ужасов толпы; но мозг ее тщательно фиксировал все, что происходило рядом, даже то, что сознание пыталось отстранить, удалить. Откладывала в копилку памяти? Надеялась, что сумеет еще вернуться и пережить все эти годы заново? Жизнь – это цепь случайных превращений. Сторонний наблюдатель назовет их последовательными, порой предсказуемыми. Но стоит оказаться внутри ситуации, как пропадает перспектива. Задумайся Люба о происхождении сигары, возможно, и сигара испарится, и дым от нее рассеется. А с ними исчезнет призрак, Роберт Фрост. Для развития данного сюжета существенно, что героиня романа находилась именно внутри этой конкретной ситуации. Сигара дымила, Роберт Фрост сидел подле Любы.

Впрочем, если ее не особо волновали дымы отечества – вполне естественно, что она была готова удовлетвориться дымом воображаемой сигары. Как умеет приспосабливаться человек! Нет любви – и вот уже есть любовь. Но только если очень захотеть, вообразить и долго желать. Единственное правило: желать надо так, чтобы своим настойчивым стремлением к цели, своей жгучей страстью не отталкивать сам предмет. Но что есть желание, воображение без действия? Дым, рассеивающийся, дым – от воображаемой сигары. Возможно, призрак появился в ее жизни благодаря тому, что она что-то делала, пусть даже это выражалось погружением в прошлое, перелистыванием старых книг, сбором фактов, упорными поисками.

– Роберт, иногда мне кажется, что я не совсем здорова. Может, ты мне снишься? Как давно мы вместе? Что заставило тебя явиться именно ко мне? Нет-нет… Я нисколько не жалею! Просто мне тяжело притворяться. Я устала держать нашу связь в секрете… Эта вечная необходимость скрываться, делать вид, что у меня все в порядке, что я – как все. Ведь я страдаю от молчания, от невозможности поделиться моим счастьем. Да!.. Оказывается, можно быть счастливой и страдать.

Призрак слегка повернул голову и снисходительно взглянул на свою взволнованную подругу. Казалось, он был растроган ее чувством. Теперь они были на «ты». После всего, что между ними произошло, это была истинная любовь, как понимала ее Люба. После томления и отчаянных сомнений она пошла на эту связь, на измену мужу. Вы скажете, что измены не было, была затянувшаяся душевная болезнь, но для Любы – о, для Любы! – то была именно измена и связь, любовный роман с уединением, восторгами, слезами, сладким томлением. Впервые в женской своей жизни Люба любила – и была любима! Какой другой мужчина позволил ей войти в душу, проникнуть в святую святых мужских чувств, переживаний? Кто еще стал так близок, дорог? Сын, не слишком нуждавшийся в матери подросток семнадцати лет? Муж Гриша, дороживший своим сном, покоем, ежедневным регулярным стулом, картишками с друзьями, безотказным редким сексом? Отдавалась ему, несмотря на безразличие, стремление, жажду неведомого, иного; несмотря на отсутствие желания, душевной близости, разговоров, прогулок, пристрастных вопросов, страстных споров, выяснения отношений. Не любила конфликтов, скандалов, желала покоя, но душа ее требовала страстей, волнений. С Робертом она трепетала от желания, жаждала не тела, но души – и душа его всегда была в ее распоряжении.