Тени, которые проходят - читать онлайн книгу. Автор: Василий Шульгин cтр.№ 80

* * *

Но час пробил. Я стал готовиться к отъезду.

Мы выехали всей семьей. С нами уезжал и мой брат Павел Дмитриевич, сестра Алла Витальевна и моя новая машинистка и секретарша Надежда Сергеевна фон Раабен. Уезжали пароходом.

В пути произошел инцидент. На палубе я увидел свободное место на скамейке, на которое и сел. Вдруг подходит какой-то развязный молодой офицер и говорит, обращаясь ко мне:

— Ну, мистер, это мое место.

— Если это ваше место, я вам его уступлю, Но обращение «мистер» считаю неуместным.

— Почему? Если мои предки были англичане.

Я сразу понял, что дело идет к ссоре. Это же поняла и Надежда Сергеевна. Она, не теряя времени, бросилась вниз и нашла ротмистра Масловского. Гришин-Алмазов, как только стал у власти, составил себе конвой или охрану из семидесяти человек. Это придавало ему большую независимость. Эти семьдесят человек были набраны из татар и подчинялись Масловскому, тоже из татар. Где их откопал Гришин-Алмазов, не знаю. Но они все во главе с Масловским принесли на Коране присягу защищать Гришина-Алмазова. И все время, пока он был у власти, за ним неотступно, тесно за спиной, шел татарин с винтовкой, который убил бы всякого, кто бы покусился на Гришина-Алмазова.

Теперь Гришина-Алмазова не стало, но конвой целиком плыл на этом пароходе во главе с Масловским.

Через минуту Масловский появился рядом с Надеждой Сергеевной. И тогда же откуда-то взялся какой-то капитан I ранга. Последний спросил, что тут происходит. Я представился и сказал, что еду к генералу Деникину.

— Этот поручик, — указал я на молодого офицера, — просил уступить ему место, что я с удовольствием сделаю. Но он позволил себе развязно называть меня «мистер», что я считаю недопустимым.

Капитан I ранга потому ли, что узнал меня, или потому, что его возмутило поведение поручика, или, возможно, потому, что увидел Масловского, сразу принял мою сторону.

— Вы совершенно правы. Поведение поручика считаю неприличным.

На этом дело кончилось. Гришин-Алмазов оказал мне последнюю услугу.

Мы благополучно дошли, кажется, до Анапы.

Когда я перешел на Молдаванку, туда же передвинулась моя маленькая канцелярия и машинистка, Надежда Сергеевна, которую для простоты прозвали Надийка. Писала она плохо, а у меня в ушах еще постоянно звучала трель Дарьи Васильевны. Когда она писала, трудно было различить удары, и позднее ее называли «пулеметом». Надийка же писала вяло, хотя во всем остальном была крайне жива. Другим ее бесспорным достоинством было свободное впадение французским и немецким языками (она окончила Смольный институт). Может быть, она писала плохо потому, что у нее были очень тонкие и слабые руки. Ляля, которому было тогда восемнадцать лет, спрашивал ее:

— Как вы можете жить с такими ручками?

Ляля очень быстро сходился с людьми и потом, буквально через неделю, им произносилась ритуальная фраза:

— Он мой личный друг.

Считалось, что заключен договор о вечной дружбе. Это очень смешило Надежду Сергеевну. Она тоже была возведена в сан «личного друга». В моей глубокой печали мне нравилась эта пара. Они вечно шушукались, и я знал, что они заключили союз с целью отвлекать меня от мрачных мыслей.

* * *

Примерно в это время умерла Вера Холодная. Но я не узнал об этом. От меня скрыли ее смерть таким образом, что несколько дней не давали газет. Но когда я наконец узнал об этом печальном происшествии, то сейчас же стал думать, кто же так заботится обо мне? И вспомнил, что я посылал Лялю к Вере Холодной с деньгами за благотворительный билет и с извинениями, что я на ее вечер не приду. А она очень настаивала на моем посещении. Но я не пришел. Она слишком напоминала мне Дарью Васильевну. Лицом — нет. Движениями. Есть актрисы, которые делают позу. Их игра — от позы. А у Веры Холодной не было никаких поз, но всякое ее движение было замечательно красиво. Как говорится, в ней была природная грация. И это же самое было у Дарьи Васильевны.

Однажды Дарья Васильевна разговаривала со своею портнихой (дело было в Киеве), а я наблюдал этот разговор сквозь зеркальное стекло витрины. Стекло было толстое, и я ничего не слышал. Но понимал все, до того была выразительна ее жестикуляция. Она при этом то вставала, то садилась, и все ее движения были необычайно красивы. Про нее на войне был сложен куплет:

После портнихи я настоял, чтобы она поступила в студию, так как для экрана, который тогда называли «великий немой», она была бы находкой. Так это и было. Она даже успела сыграть пьесу мистического характера. Но все это прекратилось. Это было незадолго до «Великого» октября.

* * *

Поэтому я решил, что это Ляля и его личный друг Надийка скрыли от меня смерть Веры Холодной.

* * *

Вместо газет появились фиалки. Наступила весна. Да я бы их и не заметил там, на Молдаванке, если бы «скромный букет из фиалок» не появился на моем письменном столе рядом с машинкой. И так несколько дней подряд; я не расспрашивал, я понял. Немного удивился. Мне казалось, что если бы Ляля украшал машинку, на которой писали ручки, неспособные для этой работы, то это было бы естественней. Но действительность часто бывает неправдоподобна. До меня дошла и фраза, которую сказала будто бы «личный друг» Ляли:

— Вокруг него (то есть меня) столько народу, а на самом деле никого нет. Он страшно, страшно одинок.

* * *

Позже я ее хорошо узнал. Это была одна из тех женщин, которых притягивает острый огонь, как запах фиалок пчелу. Она садится на цветок и пьет нектар.

Это не мешало ее отношениям с Лялей. Последний влюбился в нее, а она позволяла ему ее любить. О муже она в это время забыла. Он был где-то. Но это не значит, что она забыла его совсем. Теперь же она сосредоточилась на мне.

* * *

Вот таково было начало. Она плыла с нами на пароходе, и высадились мы в Анапе.

И тут прибавилась еще одна тайна. Я украдкой писал дневник. В нем я описывал смерть Дарьи Васильевны и вместе с тем готовил себя к самоубийству. Впоследствии мне говорила Анжелина Сакко:

— Я вижу вас среди всяких опасностей: бой, бури, преследования, но все это только кажущиеся опасности. На самом деле их не было. А была такая пора, когда смерть все время стояла у вас за спиною.

Я ответил ей:

— Это было. Я думал тогда о самоубийстве.

— Да, это были ваши думы о самоубийстве.

* * *

Надийка очень ловко выкрадывала мои дневники, и они вместе с моей сестрой их читали. И тогда же придумали крайне хитрый план, как этого не допустить. Во-первых, она, говоря прямо и грубо, стала моей любовницей. Я помню полную луну, которая светила мне в лицо. У нее были красивые и очень печальные глаза. Если Екатерина Викторовна Сухомлинова была васнецовское дитя во Владимирском соборе Киева, то эта смолянка имела глаза Богоматери, которая держит в руках этого младенца. Вместе с тем у нее были смеющиеся губы. Когда однажды я сказал, что у нее васнецовские глаза, то она рассмеялась: