Тени, которые проходят - читать онлайн книгу. Автор: Василий Шульгин cтр.№ 161

— Врет он. Мне больше ста лет.

Такая сцена повторялась неоднократно.

Я недолго был в этой камере и не знаю дальнейшей судьбы «митрополита».

Если уж я начал рассказывать о духовных лицах, то расскажу еще кое-что, о чем помню. Конечно, все эти духовные лица были не в рясах, а в арестантской одежде. Кстати, об одежде. Сначала мы были в темно-синем арестантском платье, а затем в полосатом, что было противно.

Однако, несмотря на полосатое платье, привели человека с истинно апостольским профилем. В этой камере не было ежовского «намордника», то есть окно не было умышленно закрыто жестяным щитом, чтобы заключенные не видели небо. Время ежовских «намордников» прошло, оставив о себе недобрую память. И потому в эту камеру, о которой я сейчас говорю, при закате солнца проникали его лучи.

Этот человек был, несомненно, еврей, но христианского обряда. При последних лучах солнца его профиль на стене камеры был бы достоин знаменитой картины Иванова «Явление Христа народу». Я с ним до некоторой степени подружился. Между прочим, он рассказал мне, что его арестовали вместе с некоей ясновидящей, которая и сейчас здесь, в тюрьме. Он о ней слышал, еще будучи на свободе, и посетил ее, как и многие другие. Когда он вошел, она сказала его имя. Он видел, что хозяева квартиры, где она жила, эксплуатируют ее. Ей за ее гадания люди приносили много денег и продуктов. Он будто бы вступился за нее. Тогда кто-то донес, и их обоих арестовали.

Он принадлежал к какой-то секте и воевал с другим сектантом, который был тут же в этой камере. С тем я тоже подружился. Он знал множество стихов на религиозные темы. Я стихи такого рода никогда не слышал. Разве что когда был в Екатеринодаре во время Гражданской войны, я слышал молодого слепца с совершенно удивительным голосом. Голос был проникновенный, мягкий, но такой сильный, что разносился по всему рынку, и даже длиннорогие волы его слушали. Слов я не запомнил, кроме следующих:

Причем, в слове «племен» он произносил «е», а не «ё».

В этом роде были стихи моего второго сектанта. Этот сидел уже шестнадцать лет. Его несколько раз выпускали, потом брали опять. Вменяли ему принадлежность к секте одного петербургского ясновидящего. Он служил до революции в какой-то малоизвестной купеческой фирме, как будто Чичкиных. Пришел он к ясновидящему, не помню уже почему или по какому поводу. Он вошел в длинную комнату, в которой находилось несколько человек. Все стояли длинным овалом. Отец N. (фамилию его я забыл) обходил этот «круг» и каждому говорил его имя, прежде чем каждый успевал себя назвать. Ему он сказал:

— Ты будешь в тюрьме. Богатства твоих хозяев не станет. Но тебя выпустят, потому что бумаги, которые против тебя составят, сгорят.

Этот необыкновенный человек оставил на моего сектанта неизгладимое впечатление, навеки связав его с религией.

* * *

В другой камере я встретился с двумя людьми, которых немцы (а последних было много в этой камере) называли единодушно «наши святые» (Unsere Heilige).

Оба были чистокровные хохлы. Один из Харькова, другой с Киевщины. Они говорили про себя:

— Нас считают украинцами, но мы, точно говоря, малороссы.

Тот, что был из Харькова, назывался «брат Михаил», а второй — «брат Иоанн». Они так друг друга величали. Брат Михаил молился целый день, прерывая молитву только для принятия пищи. Ел он хорошо. Когда же его хотели оторвать от молитвы во внеурочное время, он отказывался и продолжал молиться. У него было такое светлое и одухотворенное лицо, что его по большей части оставляли в покое. Но раз один грубиян из начальствующих лиц тряхнул его и потянул за собой. Брат Михаил не стал защищаться, он просто упал на колени. Его оставили в покое, и он продолжал молиться.

У него была феноменальная память, хотя он был совершенно безграмотен. Он знал литургию и все службы. Его молитва в том и состояла, что он как будто в церкви и говорил за священника, за дьякона и за хор. Кроме того, он знал все акафисты наизусть. Акафисты — это даже не молитвы, а, скорее, жития тех святых, которым они посвящены. Меня особенно интересовал акафист архангелу Михаилу, архистратигу всех сил Господних. Потому что он покровитель Киева и всея Малыя Руси, как святой Георгий — покровитель Великия Руси. Но кроме того, архангел Михаил — покровитель иудеев и всего рода человеческого. Соответственно этому и составлен этот длиннейший акафист. Его брат Михаил продиктовал мне от точки до точки.

Как и полагалось такому святому, брат Михаил был кроток, как истинный христианин. За обедом он сидел рядом с двадцатишестилетним Колькой, четырехкратным убийцей. Я сидел напротив и иногда слышал:

— Вот, Коля, тебе тюря. Я уже наелся.

Коля благодарил и кушал. Когда последний осушал тарелку, брат Михаил спрашивал его:

— Ну как же это так, Коля? Ты — вор и убийца. Ведь ты только подумай, если все будут красть и убивать, что же это будет?

Коля отвечал с мрачным достоинством:

— Все не будут ворами. Не всякий вором может стать. А если бы такое случилось, что вся власть перешла к нам, то воров и убийц не стало бы вовсе.

Между прочим, этот Коля на одной руке не имел трех пальцев. Кисть здоровой руки была маленькая, не рабочая. Один глаз его видел прекрасно, другой не мог поднять века. Несмотря на это, он был красив какой-то мрачной красотой, а плечи были просто атлетические, и грудь, что называется, косая сажень.

Что сделал бы такой богатырь-чудовище, приди он к власти? Не знаю. Но в камере нашей он сразу всех прибрал к рукам.

Со мною он подружился. Когда он пришел к нам в камеру, то наши два ящичка для хлеба оказались рядом. Я в это время уже не мог съедать целой пайки хлеба после болезни. Поэтому я ему сказал:

— Ты молодой, а я старик. Поэтому я твоей пайки брать не буду, а ты мою оставшуюся бери.

Он ответил:

— Батя-батя! Чтобы я, вор, взял у товарища пайку? Да разве это мыслимо? Разве это вор сделает? И вообще, в камере я красть не буду. Я, чтоб рука не отвыкала, иногда возьму что-нибудь, а потом обратно положу. Никто и не заметит. Вот если кто будет большие передачи получать, то я возьму открыто. Кто мне помешает?

* * *

В этой камере были двое, которые мне досаждали. Дрянь были люди. Коля это заметил и сказал мне:

Генерал кавалерии Эрик Ханзен, бывший сокамерник В. В. Шульгина по Владимирской тюрьме. Гамбург. 1975

— Если они вам, батя, какое слово скажут или посмотрят косо, то им не жить.

* * *

Пока что Коля вел себя тихо. Но однажды сказал мне: