Тени, которые проходят - читать онлайн книгу. Автор: Василий Шульгин cтр.№ 111

* * *

Машина остановилась, и мы вышли, а она умчалась дальше. Озираясь по сторонам, я спросил у Феди:

— А где же Clos de Potas?

Он показал рукою:

— Вот.

Но там были какие-то заросли, кусты. Мы вошли в них и тогда только увидели оливковую рощу, за которой как будто бы виднелся дом, за ним — высокий кедровый лес. Раздался собачий лай и черная дворняжка радостно бросилась к Феде.

— Это Sac a’puces ^[47].

Между олив шла дорожка, по обеим сторонам которой росли высокие миндали. Кроме олив, на хуторе был виноград и смоквы. Дом был каменный, одноэтажный, с большим подвалом для скота и лошадей. Федя мне сказал, что дому много лет.

Вышла хозяйка, приветливая, но болезненная.

— Вот Анна Бернардовна, — сказал Федя, — а жену Саши вы знаете.

И я вспомнил в Берлине, у Ефимовских, пьяницу, который называл меня Рамзесом, а напротив — красивую даму, которая оказалась сестрою Анны Бернардовны. Братья были женаты на сестрах.

Во время войны, когда немецкие фамилии стали неудобны, сестры стали Мельниковыми. До этого в Киеве они носили фамилию Миллер, что скорее указывало на их английское происхождение. Но в них не было ничего ни английского, ни немецкого. Был просто магазин красок Миллера на Фундуклеевской улице. В конце Гражданской войны они эмигрировали. Где они вышли замуж, еще в России или уже в эмиграции, не знаю.

* * *

Я приехал к ним в самое роскошное время, в сентябре. Виноград уже сняли, и много золотисто-янтарных ветвей лежало на камышовых подстилках. Вкус их был упоительным.

И я стал входить в эту жизнь. Мне предоставили комнату с камином. В этот камин можно было влезть, и тогда в трубу видно было синее небо. Кто топит в сентябре? Только в кухне, где работала Анна Бернардовна, и около нее вертелась голубая кошечка с синими глазами. Вообще во Франции кошек называют mignon, то есть киска. Эта mignon имела имя Мими, а была еще Биби, молодая козочка. И был еще полудикий кот, который приходил в гости к Мими и покушать, но только при открытой двери из кухни во двор. Если при нем дверь закрыть, он начинал метаться и мог перебить посуду.

Федя мечтал купить лошадь, но ее еще не было.

* * *

Пользуясь дивною погодою, я стал бродить кругом и набрел на нечто, что меня удивило. Ясно видны были засохшие оливы, совершенно подавленные лесом. Почему их бросили?

Более того, я «открыл» большую брошенную ферму. На ней стоял двухэтажный дом, в котором не было уже оконных рам. Дом постепенно приходил в упадок и разваливался. Им завладели совы, жалобно кричавшие в лунные ночи. Вокруг этого дома были службы. Мне потом рассказали старожилы этой местности, что на ферме жило когда-то до тридцати человек. Куда же все они делись, может, тут была война? Мне объяснили, что никакой войны в этих местах давно не было. Эта труднодоступная сельская местность опустела, потому что молодое поколение не желает сидеть в глуши, им больше нравится город: их привлекают кафе, в которых пьют абсент и танцуют, синематограф и прочие блага цивилизации.

А Федя рассказал, что его участок — Clos de Potas — имеет четырнадцать гектаров земли и пять колодцев, что очень ценилось в этой местности, затем виноградники, оливковые рощи и смоковницы. И за все это он платил тысячу франков в год. Почему так дешево? Владельцем фермы был несовершеннолетний мальчик, а его опекуншей — молодая женщина, не желавшая жить в таком уединении. Участок долго пустовал, и она была рада сдать его ему, а сама служит перчаточницей в Тулоне. По вечерам она веселится в кафе, а на эту тысячу франков содержит мальчика.

Федя продолжал:

— Мы, конечно, здесь зарабатываем себе на жизнь, но тяжелым трудом.

Он вставал в пять часов утра и ехал на велосипеде три километра до ближайшего городка le Thoronet. В нем было триста жителей, несколько больших, но старых, домов, кое-какие магазины, почтовое отделение и мемориальная доска, вделанная в стену какой-то часовни. На доске были вырезаны имена нескольких жителей Thoronet, погибших на войне. Франция в Первую мировую войну, имея население в сорок миллионов человек, потеряла убитыми один миллион. Другими словами, из сорока одного. Поэтому на долю Thoronet приходилось девять человек.

В городке Федя брал молоко, которое Анна Бернардовна подавала к утреннему кофе.

* * *

Были когда-то у нас в России кантонисты¹⁹. Так вот, Филипповы были как будто выходцами из кантонистов. Но кантонисты со временем почему-то стали у нас земледельцами. И это обстоятельство, по-видимому, отразилось на Феде, который любил землю, и совершенно не отразилось на Александре Ивановиче, который стал журналистом.

Где был Федя до того времени, когда он взял в аренду Clos de Potas, я не знаю. Но Александр Иванович, когда вместо «Киевлянина» в восемнадцатом году образовался «Голос Киева», работал в этой газете журналистом. Когда и где я с ним познакомился, не помню, но не в Киеве, потому что в редакцию «Голоса Киева» я заходил редко. По-видимому, в Берлине у Ефимовских.

* * *

Мария Дмитриевна из Германии уехала в Югославию к отцу и брату. Там ей сделал предложение богатый серб, но она отказалась и решила приехать ко мне во Францию. В это время я уже жил в Clos de Potas, но назначил ей свидание в Ницце и оттуда привез ее в имение.

Первые ее слова были:

— Куда ты меня завез?

К тому же она приехала первого ноября, а на второй день начался мистраль — северо-западный ветер, летом горячий, осенью и зимою холодный. К тому же он чрезвычайно шумный. Листья олив обладают способностью шуметь, как море. И вот этот шум «морского прибоя» продолжался две недели.

Против холода можно было бороться. Федя наглухо закрыл трубу из камина, через которую виднелось синее небо. Но одновременно он провел железные трубы через комнату, в которой мы спали, и еще в какой-то комнате, и вывел их в каминную трубу. И тогда запалил камин. Топился он разными материалами. Сухие виноградные лозы горели плохо, сухие смоковницы горели лучше. Но идеально горели сухие оливы. В них сохранилось еще масло, и они давали белый, чрезвычайно горячий огонь. В доме стало тепло, выдумка Феди оправдалась. Неудобства этих горизонтальных труб были в том, что в них набивалась сажа. Время от времени приходилось всю эту железную конструкцию разбирать и вытряхивать сажу.

Холод и шум мистраль приносил только в сравнительно открытые места. Надо принять во внимание, что при мистрале солнце работает вовсю. Поэтому стоит войти в лес, и шум и холод прекращались. Можно было отдохнуть от рева и согреться. Это мы с Марией Дмитриевной делали, и это были приятные прогулки.

* * *

Через две недели мистраль кончился. Отопление помещений, кроме кухни, прекратилось, потому что стало вообще тепло. Дойдя на Рождество до своего минимума, солнце начало прибавлять силы, и, помню, первого января девятьсот двадцать четвертого года Мария Дмитриевна сидела на открытом воздухе на солнце в одном платье и вышивала крестиком какое-то полотенце.