Гость Дракулы - читать онлайн книгу. Автор: Брэм Стокер cтр.№ 44

Исповедующегося прервал ведущий комик-купец, который сказал: «Время, старина. Есть и другие, кто хочет получить возможность сделать публичное признание перед лицом близкой смерти», – а наш штатный «злодей» добавил: «Хорошая мысль – исповедоваться для рецензии, и свежая к тому же. Во всяком случае, это вносит некоторое разнообразие и избавляет от необходимости делать вид, будто читаешь рецензию, всякий раз, когда разводишь человека на выпивку».

Ведущий «юноша» злобно посмотрел на тех, кто его перебил, с тем выражением лица, с которым обычно исполнял роль Жоффруа Плантагенета ^[24] в пьесе «Растерянный узурпатор». Он уже собирался излить на них свой гнев, когда наша ведущая «поющая субретка», которая незаметно готовилась к своей очереди, распустив черные волосы, бросилась на колени с пронзительным воплем и, заломив руки, подобно «молящейся девственнице», закричала, прерывая себя глухими рыданиями и задыхаясь от страданий: «О, Силы, которым дан бесценный дар руководить жизнью девы! Обратите свой всепрощающий взор на проступки той, которая, хоть и без злого умысла, но из-за простодушия своей невинной юности, всепобеждающей жестокости молодости и недомыслия пала жертвой страстной, но достойной уважения любви герцогов и маркизов! Peccavi! Peccavi!! Peccavi!!!» ^[25] С этим последним восклицанием она упала ниц и забилась в конвульсиях, но, видя, что никто не бросается ей на помощь, на секунду замерла, а потом бесславно поднялась и удалилась на свое место, изображая рыдания и обижаясь в душе.

Однако едва сия дама произнесла свою речь, как две новые претендентки на честь исповедоваться постарались привлечь к себе внимание. Одна из них была дублершей предыдущей, а вторая – ведущей «старухой». Обе были уже не молоды – старше сорока лет, не слишком привлекательны и довольно упитанны. У обеих был низкий голос, и так как ни одна из них сначала не желала уступать, их признания были очень шумными и переплетались друг с другом. Тем не менее ни одна не упустила возможность раскаяться. Обе бросились на колени, справа и слева от прохода, подобно коленопреклоненным фигурам у гробницы елизаветинских времен. Мы все стояли неподалеку, и полное восхищения сочувствие выражалось в наших сдавленных вздохах и все более широких улыбках. Это была честная борьба. Первая «старуха» сражалась за свое положение, а это сильно стимулирует усилия; вторая пыталась завоевать новую высоту своих олимпийских амбиций, что также весьма окрыляет. Обе говорили так громко и так быстро, что никто из нас не понимал ни слова. Тем не менее ни одна не хотела сдаваться до тех пор, пока наш трагик, уже начинавший отчаиваться и подозревать, что ему не удастся прорваться со своей собственной исповедью, не набрал в грудь воздуха и не выступил перед нами в духе своего прославленного монолога Манфреда из «Бури в Альпах». Если вы помните, в этом монологе ему приходится заглушать звуки грома, фагота, ветра и дождя, не говоря уже о лавинах, хотя обычно он пережидает, пока они стихнут. Женщины продержались, сколько могли, и в конце концов, чувствуя себя побежденными громом трагика, объединились против общего врага и истерично визжали в унисон, сколько хватило дыхания.

Признание нашего трагика было бесконечно длинным. Жаль, что я не могу вспомнить слово за словом всю его речь, с частыми повторами любимых выражений и с особым выделением согласных. Мы все молчали, потому что хотели запомнить для дальнейшего использования то, что он говорил. Будучи трагиком, он начал, разумеется, с Юпитера: «О, ты, могучий, восседающий на увенчанных тучами высотах Олимпа и взирающий на призрачный лик могучей Гестии, сидящей в туманной колеснице, будь милостив! Услышь призывы сердца, чьи самые мощные изречения явились олицетворением самого благородного языка самых великих бардов. Слушай, о, сын Сатурна! О, муж Юноны! О, отец Талии и Мельпомены! О, брат Нептуна и Плутона! О, возлюбленный Леды, Семелы, Данаи и целого созвездия небесных красавиц, увенчавших любовью многочисленные воплощения твои, о, бог со множеством сердец! Услышь печальный глас того, кто посвятил себя Искусству Росция ^[26]! Слушай голос, который прежде вещал громогласно изумленному миру, а теперь притих и жалобно лепечет в глубочайшем сожалении! Услышь, как я оплакиваю утраченные возможности жизни, лишенной успеха! Когда я думаю, что ноги моей коснулся шар успеха, и я, в своем надменном равнодушии, оттолкнул его от себя, словно малоценную вещь, хорошо понимая, что за все эти годы такой гений, как я, должен был вызвать аплодисменты восторженного мира, что я могу сказать и как объявить о степени или даже названии моего греха? Услышь же меня, о могучий Юпитер…

Именно в этот момент мерный плеск и стук погруженных в воду колес сменились обычным грохотом, так как мы покинули железнодорожный мост и выскочили на путь за ним. Первым обрел дар речи суфлер, который произнес: «Вы провели атаку слишком медленно, мистер Монтрезор ^[27]. Немного жалко, что занавес пришлось опустить раньше, чем это молитва началась в полную силу!»

Наступила пауза, главным образом использованная для поглощения остатков спиртного в кружках и их пополнения. Ее прервал голос одного из молодых людей, сидящего на некотором расстоянии от очага и довольно далеко от суфлера. У этого молодого человека были длинные волосы и литературные амбиции. Иногда он даже сам с собой говорил, как литератор или актер.

– Как мал этот мир! Вам известно, что из того самого эпизода, о котором только что говорил мистер Хаппл, возникло странное обстоятельство? Если бы я был следующим на очереди, я бы мог сделать из этого подобающий вывод.

– Вывод или не вывод, – послышалось ворчание швеи, на которую пунш оказал убаюкивающее действие, окутав сном, словно плащом, – он не мог бы сравниться с мертвым младенцем, о котором я собиралась вам рассказать!

Ведущий положил конец угрозе новых воспоминаний, тряхнув ее за плечо.

– Проснитесь, милая леди, – сказал он, – и познайте, как низок этот мир. Думаю, мы можем признать, – прибавил он, оглядывая всех, – что в таком исключительном случае возможно нарушить очередность и попросить Тумаки быть следующим.

«Тумаки» было прозвищем мистера Горацио Спарбрука, полученным им за попытку ввести реализм в текст роли Гаспара из пьесы «Леди из Лиона», заменив этим словом «побои».

– Мистер Хаппл упомянул, что во время того памятного путешествия через затопленный Байу-Пьер было сделано некое признание. Могу я спросить, вы сами его слышали?