Ирвин Лэйн. Лорд Ирвин Лэйн.
При мысли о нем над пальцами заклубился ядовитый туман.
Этот недосягаемый идеал Шарлотты видел все, что с ней происходит, но ничего не сделал. Просто слезы ей вытирал.
Защитничек.
Гувернантка, ударившая его сводную сестру Вероник, в тот же день упала с лестницы и сломала ноги. Обе, совершенно «случайно». И пусть отец был в ярости, Вероник больше не били. Его самого часто сменяющиеся гувернеры никогда не коснулись и пальцем. Хотя он вел себя порой мерзко, а порой просто невыносимо, наказывать его не решались. Случись такое, отец вырвал бы им руки с корнем (и не факт, что иносказательно). Нет, его воспитанием герцог де ла Мер занимался сам.
Наказаниями тоже.
Симону Эльгеру не нужно было прибегать к магии, чтобы причинять боль, но магия, вне всяких сомнений, была им любима особенно. Настолько, что сорванный в криках голос приходилось восстанавливать неделями.
«Посмотрите на свой!»
В темноте воспоминаний, в которой он оказался после слов Шарлотты, самой страшной была не смерть. Не одиночество. Не пустота. Самым страшным было лицо отца, на которого он с каждым годом все больше становился похож. Возраст сгладил мягкие черты матери, раскрывая его истинную суть. Те немногие, кто видел его без маски, ошибочно предполагали, что видят настоящее лицо, но настоящим оно стало сейчас. Когда сквозь холод проступала тьма, бушующая в крови.
Оттолкнувшись от комода, он смотрел, как гаснет ядовитая зелень на кончиках пальцев. Как тает золото в радужке. Он ошибка природы, но с этим уже точно ничего не поделать. Да и надо ли? Когда могущество обречено гнить в тебе заживо, самое главное им не отравиться.
Не превратиться в подобие отца.
Коснувшись артефакта, он отошел к окну. В том, что в Шарлотте есть магия, он начал подозревать в ту минуту, когда она проснулась. Туман клубился над ней и должен был удержать во сне, но она открыла глаза. Потом был сон в библиотеке, в котором она впервые осознала себя в реальности гааркирт. Но теперь…
Негромкий стук заставил обернуться к двери.
– Входи.
Иньфаец шагнул в спальню: невысокий и обманчиво-хрупкий. Несмотря на переезд, он не изменял себе и ходил в одеждах, которые носили на его родине. Свободные штаны и рубашка с воротником-стойкой, обувь, позволяющая ступать бесшумно. В полумраке парящего над ними магического светильника его лицо казалось удивительно бледным.
– Пауль. Вы хотели меня видеть.
– Да. Я хочу знать все про леди Фейбер и мисс Шарлотту Руа. Как, когда и откуда у этой женщины появилась воспитанница. Сколько ей было лет. Где они жили. Все.
– Да, Пауль.
– Ты нужен мне здесь, Тхай. Пусть этим займется Фьет. Немедленно.
Иньфаец склонил голову.
– Это все.
Легкий поклон, щелчок закрывшейся двери, и он снова повернулся к окну.
Спящий Лигенбург давно стал другим. Не таким мрачным: в свете электрических фонарей улицы больше не напоминали тесные коридоры, зажатые между рядами домов. Вместо скобяной лавки сейчас открылась цветочная, а над пекарней появилась новая вывеска. Аппетитные булочки были уложены на тарелку и щедро приправлены джемом.
Впрочем, все эти различия запросто можно было бы стереть одним взмахом кисти, если бы не одно существенное: здесь не было ее. Он давно перестал ее вспоминать. И никого уже больше не представлял, не искал этот образ ни наяву, ни во снах. Возможно, потому, что она отпечаталась в нем гораздо глубже, чем можно себе представить. Не в сердце и не в душе, а за гранью, с которой его вернула.
Сейчас бы впору рассмеяться: второй раз его наваждением стала женщина, наделенная магией смерти. На чердаке Шарлотта видела призрака, это совершенно точно. Видеть призраков способны лишь некромаги или некроманты, но она об этом не знала. Она вообще не была знакома с магией.
Почему?
Это он обязательно выяснит, но раньше она вернет ему долг. Вернет его сполна.
Потому что от наваждений нужно избавляться.
13
– Ай!
Запястье обожгло, шпилька выпала из рук и со звоном упала на пол. Я наклонилась, чтобы ее поднять, и у меня потемнело перед глазами. После вчерашней ночи заснуть так и не решилась: едва глаза начинали закрываться, насильно выталкивала себя в реальность. И так несколько раз, поэтому с утра я сыпанула в чай соли вместо сахара и долго удивлялась странному вкусу.
Запястье дернуло снова, весьма ощутимо – долг начал напоминать о себе немногим больше часа назад. Чем увереннее стрелки часов двигались к двенадцати, тем больнее жалила проклятая метка. Я даже оборачивала руку тряпкой, смоченной в ледяной воде, но помогало смутно.
Ничего, потерплю.
Сегодня у меня будет замечательный день. Не просто замечательный – чудесный, волшебный, невероятный! И я никому не позволю его разрушить.
Даже Орману.
Особенно ему.
При одной мысли о нем меня начинало трясти, а еще возникало искушение вцепиться в маску, содрать и швырнуть к ногам. Чтобы посмотреть, как меняется выражение его лица наяву. Чтобы посмотреть, как он будет себя чувствовать, когда его тайну обнажат, вытащат на поверхность вопреки его воле. Рассматривая свысока, насмешливо и снисходительно.
Да даже если у меня рука отсохнет, я к нему не пойду!
Стараясь лишний раз не смотреть на долговую расписку, вернула шпильку на место, подхватила очередную прядь, укладывая в прическу. Прически меня делать особо не учили (все-таки это занятие для камеристок и компаньонок), я могла разве что скрутить волосы в пучок. Но рядом с Ирвином мне хотелось выглядеть иначе. Красивой, утонченной, изысканной. Леди, а не мисс.
К сожалению, у леди было всего одного платье, но вчера я купила к нему новую камею, а еще достала неброские серьги и колечко – подарок леди Ребекки мне на шестнадцатилетие. Постоянно украшения я не носила, но сегодня решила надеть, чтобы придать образу завершенность. Закончив с прической, с пятого раза застегнула серьги (пальцы слегка дрожали). А еще было невыносимо жарко: на бледном лице красными пятнами выделялись щеки и губы, глаза блестели, как от высокой температуры.
– Никогда больше не называй меня мамой, Шарлотта.
– Почему? – я искренне не понимала.
Мне ведь было так страшно. И до сих пор страшно, хотя я не помнила, почему.
В себя я пришла только утром, уже в постели, и приглашенный из города аптекарь сказал, что все будет хорошо. Он расспрашивал меня, как я себя чувствую, а потом быстро откланялся, пряча взгляд. Глаза у него были какие-то грустные, а потом он посмотрел на отца леди Ребекки и стал злым. Даже губы плотно сжал.
– Потому что это не так.