В дверях Хлоя останавливается. Вид у нее слегка встревоженный.
— Серьезно, если захочешь удрать, я могу позвонить тебе — прикинешься, что это что-то срочное. Хочешь?
— Ко мне просто придет поужинать старый друг, это не свидание вслепую, — с удивлением говорю ей я.
— Вот именно. «Старый». Это — ключевое слово. Вы с этим типом не видели друг друга несколько лет.
— Спасибо за то, что ткнула меня в это носом.
— Дело в том, что вы толком и не общались. Откуда ты знаешь, что у вас найдутся общие темы для разговора?
— Ну, после всех этих лет… думаю, нам есть что наверстать.
— Если бы у вас было хоть что-то общее, вы бы не теряли связи, так? Должна быть причина, почему это он вдруг решил взять и приехать к тебе — после всех этих лет.
Я вижу, к чему она ведет, и от этого мне не по себе.
— Не для всего и не всегда есть причина.
Я хватаю бокал с вином, который наполнил, чтобы прихлебывать время от времени, пока готовлю, и выпиваю разом половину. Чувствую, как она наблюдает за мной.
— Я знаю, что произошло тридцать лет назад, — говорит она. — Знаю об этом убийстве.
Я сосредотачиваю все свое внимание на булькающих спагетти болоньезе.
— Да. Я вижу.
— Знаю о том, что четверо детей нашли тело девушки. И ты был одним из них.
Я на нее не смотрю.
— Значит, ты все-таки кое-что разузнала об этом.
— Эд, я собиралась снять комнату у какого-то странного одинокого типа, живущего в здоровенном и жутком старом доме. Конечно, я расспросила о тебе пару-тройку человек.
Ну разумеется. Я немного успокаиваюсь.
— Ты никогда об этом не говорила.
— Просто не видела в этом необходимости. Не думала, что ты хочешь обсуждать эту тему.
Я поворачиваюсь к ней и выдавливаю из себя улыбку:
— Спасибо.
— Нет проблем.
Она снова берет со стола свою бутылку и выпивает все пиво до капли.
— Так или иначе, — она бросает пустую бутылку в мусорное ведро у двери, — желаю вам повеселиться. И не делай ничего, что сделала бы я.
— Повторяю, это не свидание!
— Ну да, потому что, будь это свидание, мы бы уже трубили об этом вовсю. Я бы даже самолет наняла, чтобы он проносился над нами с баннером — «У ЭДА СВИДАНИЕ!».
— Я и так вполне счастлив, спасибо.
— Просто напоминаю, что жизнь коротка!
— Посмеешь сказать: «Бери от жизни все», — и я отберу у тебя все пиво!
— Все не все, а какую-нибудь задницу прихватить можно, — подмигивает она и плавной походкой покидает кухню. Я слышу ее шаги на лестнице.
Вопреки здравому смыслу, я наливаю себе еще. Я немного нервничаю, но, наверное, это естественно. Потому что я не знаю, чего ожидать от этого вечера. Смотрю на часы — половина седьмого. Думаю, пора и себя немного привести в порядок.
Я поднимаюсь наверх, быстро принимаю душ и переодеваюсь в серые вельветовые брюки и рубашку, вполне обычную, на мой взгляд. Провожу расческой по волосам, в результате чего они начинают топорщиться еще сильнее.
Не знаю, как у других, но мои волосы не поддаются никакой укладке — ни простой расческе, ни воску и гелю. Как-то раз я подстригся совсем коротко, но волосы каким-то чудом отросли на пару дюймов всего за ночь. Но, по крайней мере, у меня волосы есть. А вот судя по тем фотографиям Майки, которые я видел, ему не так повезло.
Я отвожу взгляд от зеркала и спускаюсь вниз. Как раз вовремя. В этот же момент раздается звонок, сопровождаемый тяжелым стуком дверного молотка — бах-бах-бах. Терпеть не могу, когда люди сначала звонят, а потом начинают еще и барабанить, давая таким образом понять, что им нужно войти так срочно, что они не побрезгуют использовать весь арсенал при атаке на мою частную собственность.
Беру себя в руки и пересекаю холл. Застываю — всего на миг, — а затем открываю дверь…
В книгах такие моменты обычно самые драматические. Реальность разочаровывает своей банальностью.
Я вижу маленького жилистого мужичка средних лет. Волос у него почти не осталось — если не считать небольшого полукруга на лысой голове. На нем, судя по всему, очень дорогая рубашка, спортивная куртка, темно-синие джинсы и сверкающие лоферы на босу ногу. Мне всегда казалось, что мужская обувь без носков выглядит по-идиотски. Как будто человек одевался в жуткой спешке, в темноте, да еще и с похмелья.
И я знаю, что видит он. Тощего мужика, более высокого, чем все остальные, в потертой рубашке и мешковатых брюках, с дикой шевелюрой и чуть более морщинистым лицом, чем положено в сорок два года. Но есть особенные морщины, которые нужно заслужить.
— Эд! Рад тебя видеть.
Честно говоря, не могу ответить тем же, поэтому просто киваю. И, прежде чем он протянет мне руку и я буду вынужден ее пожать, я отступаю и делаю приглашающий жест.
— Пожалуйста, проходи.
— Спасибо.
— Сюда.
Я принимаю его куртку и пристраиваю ее на вешалку и затем показываю путь в гостиную, хотя совершенно уверен, что Майки не забыл, где она находится.
Меня внезапно поражает, какая у меня убогая и темная гостиная. Может, она видится такой в сравнении с великолепным отутюженным Майки. Сейчас эта комнатка кажется пыльной, облезлой — сразу ясно, что ее владелец не особенно заботился о красоте ее убранства.
— Могу я предложить тебе выпить? Я как раз недавно открыл бутылку неплохого «Бароло». Есть еще пиво или…
— Пиво будет в самый раз.
— Отлично. У меня «Хейнкен».
— Что угодно. Я не так уж часто пью.
— Точно. — Это еще одна наша общая черта. — Принесу его, оно в холодильнике.
Я иду на кухню, достаю и открываю бутылку «Хейнкена». Перед тем как уйти, снова беру свой бокал с вином и делаю большой глоток, а затем доливаю туда еще из бутылки, уже наполовину пустой.
— Ты неплохо поработал над этим старым домом.
Я подпрыгиваю и оборачиваюсь. Майки стоит в дверях и осматривается. Интересно, видел ли он, как я пью вино и подливаю себе еще? А потом мне становится интересно, какого черта меня это должно волновать.
— Спасибо, — говорю я, хотя мы оба знаем, что я почти ничего не сделал для «этого старого дома».
Я передаю ему пиво.
— Такой старый дом, наверное, жрет много денег, а? — спрашивает он.
— Это не самое худшее.
— Удивлен, что ты его не продал.
— Думаю, я тоже могу быть сентиментальным.
Я отпиваю из бокала. Майки — из бутылки. Момент затягивается, и вполне естественная пауза превращается в неловкую тишину.