Радости Рая - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Ким cтр.№ 11

Но папаша же Гаргантюа и опроверг наши научные доводы, объективно понаблюдав через стекло, из океана, словно за рыбками в аквариуме, за мной и Лиз Ричмонд, работавшими в подводном атмосфериуме:

— Не думаю, что если мой пенис больше твоего в десять тысяч раз, сынок, то я подвергаюсь любовной лихоманке настолько же больше. Отнюдь! Я видел, как ты подскакиваешь жопка-домиком, а затем садишь вниз с такой высоты, будто твой пенисок по крайней мере в полтора раза выше тебя самого ростом. О, замах твой бывал велик и неистов не от его физического размера, но от духовной высоты — и это касается, сынок, не конкретных величин некоторых неудобных частей нашего тела и даже не высоких уровней нашего интеллектуального развития. Сила нашего желания и счастливое удовлетворение этого желания зависят, сказано, не от размеров и толщины эзотерических органов, но исключительно от качественности и тонкости духовного материала, пошедшего на сексуальную увертюру.

Тот шустрый супермен и посланец, сперматозоид по имени Акимка, отличившийся еще в эпоху эолита тем, что первым добрался до яичка Весты, которое сидело, затаясь, в благословенной утробе моей праматери Тосико, и внедрился в нее, — и стал моим посланцем на увлекательных дорогах мира, которые в конце концов и привели меня в этот подводный стеклянный отель-атмосфериум на Гавайских островах. Итак, как и каждый на этом свете, я в начале пути был отцом самому себе. А в конце пути стану собственным блудным сыном, который вернется к тому отцу — отощавший на бескормице случайных дорог и отчаявшийся найти хоть какой-нибудь смысл своим страстным блужданиям по этим бесконечным дорогам.

— Но разве можно найти то, чего никогда не терял, чего не знаешь, чего не видал? — так Гаргантюа, чудовищный спрут, по ошибке принявший меня за своего сына, решил поддержать и утешить меня, когда на исходе всех земных дорог я, до полусмерти утомленный совместными научными исследованиями с Лиз Ричмонд, в отчаянии скатился с кровати и спрятался под нее.

Решив до конца играть роль блудного сына, который вернулся в дом отца и, припав к его коленям, выслушивает утешительные наставления, я отвечал, якобы покаянно всхлипывая:

— Почему это я не знаю, что ищу? Очень даже знаю, — лукаво отвечал я, лежа под кроватью: уж очень не хотелось мне на точке 1990 года выглядеть полным идиотом — да еще и с голой задницей.

— Ты же, сыночек, смысла жизни ищешь.

— Ничего подобного. Я ищу трусы, которые упали под кровать.

— Какие еще трусы?

— Мои трусы, зовут Феофофан.

— Они что, множественного числа, но с единственным именем?

— Ну да, в их роду обычно две дыры для ног и одна, побольше, с резинкой, — для брюха.

— Всего две дыры для ног. А для меня, стало быть, пришлось бы их делать целых восемь?

— Верно, папаша, — продолжал я уводить разговор в сторону. — А как бы мы их назвали, эти твои трусы в восемь дырок?

— А как?.. — В округлом, как ванна-джакузи, доверху наполненная янтарным вином, осьминожьем глазу горел инфернальный огонь любопытства.

И в обсуждении десятка имен, которыми можно было наградить гипотетические трусы для Гаргантюа, он забыл про убийственный и постыдный для меня вопрос о том, можно ли найти смысл жизни, если ты его никогда не имел и, стало быть, никогда и не терял.

Но Феофофана таки я нашел и, торжествующе сжимая трусы в кулаке, вернулся на лабораторную кровать к Лиз Ричмонд. Она тоже была голая — но Лиз, отвернувшись к стене, горько плакала.

— Надоели мне все острова на свете, — всхлипывая, сообщила мне научная сотрудница. — Надоело мне всю жизнь изучать восьминогого монстра размером с одного из двух братьев-небоскребов в Нью-Йорке. Тем более что эти братья все равно скоро рухнут, как песочные башни. Не хочу изучать райское счастье самых больших монстров на земле, а хочу изучать райское блаженство самых богатых людей на земле. Для этой цели беру тебя с собой на материк в Америку, потому что на материке, а не на островах, обитают самые большие богачи.

— Но Американский континент, Лиз, тоже остров, состоящий из двух половинок.

— Наплевать. Ты поедешь со мной?

— Хорошо. Поеду. А Гаргантюа?

— Пусть отдыхает.

— Я не навязывался к вам в компанию, — обиделся гигантский осьминог. — Кажется, это вы меня пригласили, а не я вас, козявки.

— Извини, отец! Ты совершенно прав, — примирительно говорил я, одной рукой зажимая Элизабет Ричмонд рот, а другой рукой направляя елдорай в то место профессорши, в котором она была не столь стервозна и самоуверенна, как все интеллектуальные американки, а наиболее лояльна. — Дело в том, отец родимый, что некоторые умы полагают, будто наивысшая радость бытия, или, по-другому, смысл жизни известен только тем, кто больше других размером и кто находится на самом верхнем уровне пищевой цепочки. А другие считают, что смысл жизни никакого отношения к размерам не имеет, а исключительно связан с качественностью таких его частей, как голова, а точнее — мозги в этой голове, или как система полового размножения. То есть яички и елдорай с одной стороны и яйцеклетка и елдораеприемник — с другой. Вот и хотелось спросить у одного из самых глубоководных мыслителей, у тебя, мой гигант и красавец, которого эта коллега моя изучает уже много времени научного пути. Хотелось мне спросить: правда ли то, что там, на глубине нескольких километров, при давлении воды, близком к абсолютной плотности смерти, как-то совершенно по-другому проясняется вопрос о смысле жизни?

— Правда ли, что там?.. Как дальше? Правда ли, что там?.. Ах, правда ли, что там!!! На глубине! Конечно, правда. Она на глубине — точно! Может быть, ее я и кушаю, а может быть, это что-то другое я кушаю. На глубине всякой еды хватает, сынок. Иначе я не мог бы наесть такое большое тело.

Так отвечал на мой вопрос Гаргантюа, повернувшись к нам в профиль, прилепившись прожектором глаза к прозрачной стене и с откровенной иронией пялясь на нас с Элизабет Ричмонд.

— Ты видишь, какое это неблагодарное чудовище, — говорила она через мое плечо снизу вверх, враждебно уставясь в глаз осьминогу. — Оно не хочет отвечать на твой вопрос, Аким, оно откровенно издевается над нами, хотя это я вытащила его из небытия на свет, столько лет изучала, дала имя ему и определила его подвид в классификации феноменальной монстрологии. И хотя в моем предположении, что самое большое удовольствие от жизни получают самые большие животные с самыми большими половыми членами, вкралась методологическая ошибка, и эту ошибку помогла мне обнаружить наша с тобой встреча, Акимчик, — за что я тебе очень благодарна, но я по-прежнему считаю, что имеющие что-нибудь самое большое в этой жизни и обладают самым верным представлением о смысле жизни. Это самое большое — вовсе не елдорай, и пусть Гаргантюа со своим гигантским членом навсегда умолкнет и уходит из зоны моих научных интересов. Отныне я буду изучать не глубинных монстров, а самых богатых денежных магнатов Америки. Моя новая научная гипотеза: самую большую радость бытия испытывают те, у кого больше всего денег. И эту гипотезу надо проверить на практике.