Анастасия или Анна? Величайшая загадка дома Романовых - читать онлайн книгу. Автор: Грег Кинг, Пенни Вильсон cтр.№ 92

«Анастасия! – бывало, кричал ее муж. – К тебе гости!» Достаточно скоро она выходила к ним, «завораживающая взгляд старая дама, – вспоминает Раффин, – тонкая, стройная, с прекрасным безупречно белым цветом лица, густыми коротко подстриженными волосами, как правило, обесцвеченными до белизны, длинным четко очерченным носом с высоко поднятой переносицей и прекрасными сверкающими голубыми глазами» {28}. А следом за ней шествовали животные – несколько десятков кошек и более двадцати собак, «и ни одно из животных не выглядело плохо и не внушало страх» {29}. Она не любила тех, кто приветствовал ее, обращаясь «Ваше императорское высочество», называл «великой княгиней» или даже «Анастасией». Ей хотелось, чтобы ее просто звали «миссис Мэнехен» {30}. Она по-дружески поддерживала любую беседу, когда видела, что тем, кто пришел к ней, ничего от нее не нужно. Однако, если кто-нибудь донимал ее расспросами, она обычно становилась сердитой или просто прекращала обращать внимание на задаваемые вопросы. «Какое это имеет значение, если он думает, что я – это не я? – такой вопрос, сидя за обедом, задала она о каком-то скептике. – Кому это важно? Может быть, я и не есть я. А может, и наоборот. Если что меня сейчас и интересует, то это мороженое – давайте его съедим!» {31}

Между собой муж и жена Мэнехены говорили на английском языке, по крайней мере в первые годы их брака. Однако теперь, после столь многих лет, прожитых в Германии и в окружении дам из немецкого общества, английский язык Андерсон в значительной мере ухудшился, хотя он и до этого не производил особого впечатления. Миссис Мэнехен говорила с акцентом, который никто не мог точно определить, это был неясный горловой поток слов, пересыпанных вышедшими из употребления идиомами и оборотами, бессистемно соединенными вместе в совершенно безграмотных предложениях. Однако вскоре семья Мэнехенов приспособилась пользоваться смесью английского и немецкого языков, а затем, когда они были предоставлены самим себе, то только одним немецким, вследствие чего ее навыки в английским с течением времени только ухудшались. Мэнехен звал свою жену «Анастасия», произнося это имя в нос и врастяжку, как того требовал его акцент джентльмена из южных штатов, тогда как она называла своего мужа «Ганс», уменьшительное имя от немецкого имени «Иоганн» или «Йон» {32}.

О русском языке не могло быть и речи. В 1973 году юрист Брайан Хорэн, который оказался под сильным впечатлением от дела Андерсон, устроил ее встречу с князем Давидом Чавчавадзе, сыном княгини Нины Георгиевны. Сама Нина Георгиевна встречалась с Андерсон и не признала ни одной из ее претензий, однако его тетка Ксения восприняла ее как великую княжну Анастасию, и в силу этих обстоятельств его очень интересовала та хрупкая женщина, с которой ему наконец довелось встретиться. Задумав испытать ее знание русского языка, он повторил, очень медленно и четко выговаривая слова, рассказ, который передавался в его семье, о том, как сама Андерсон однажды случайно заговорила на этом языке, когда речь зашла о ее любимцах – длиннохвостых попугаях. В прошлые годы она вполне понимала, о чем шла речь в разговоре на русском языке, даже в тех случаях, когда для ответа на вопрос пользовалась немецким, но теперь, выслушав Чавчавадзе, она смотрела на своего гостя и выглядела совершенно изумленной {33}. Хорэн и князь покинули дом, убежденные «что она не поняла ни слова» из того, что сказал Чавчавадзе {34}.

На первых порах все это выглядело мало правдоподобно, но занятно – эта женщина с претензиями на титул великой княжны, которая вместе со своим мужем жила теперь в Шарлотсвилле. Люди были очарованы ими, но случаи появления этой пары на публике стали постепенно превращаться в эксцентричные сцены. Эта супружеская пара была среди наиболее выдающихся жителей Шарлотсвилля, и хотя публика в массе своей не слишком беспокоила претендентку вниманием, но нелегко было не обращать внимание на некоторые из ее поступков. Семья Мэнехен принадлежала к членам исключительно привилегированного загородного клуба Farmington Country Club, и ей нравилось обедать в ресторане этого клуба, если слово «обедать» применимо к тому действу, которое имело место быть: пока Джек расправлялся с выбранными им блюдами, его жена, едва поковыряв в тарелке, терпеливо ждала, когда муж закончит есть. После этого она вынимала из сумки кусочки фольги и заворачивала в них остатки угощения со своей тарелки. Затем аккуратно укладывала все в сумку, чтобы отнести своим собакам и кошкам. Один из жителей Шарлотсвилля не мог забыть поразившее его зрелище, когда так называемая великая княжна осторожно наливала чай из чашки в блюдце, а затем тянула этот чай с блюдца через край {35}. Но дело было не только в дурных манерах. Складывалось впечатление, что атмосфера этого изысканного загородного клуба больше всего страдает от неожиданных взрывов гнева этой гостьи. Если Мэнехен слишком медленно ел или говорил что-то, что не нравилось Андерсон, или ей казалось, что супруг не проявляет к ней должного уважения, на него обрушивался поток обвинений и оскорблений, выкрикиваемых на смеси немецкого и английского языков. Посетители не могли не обращать внимания на этот шум, а смущенные официанты только многозначительно покашливали. В конце концов постоянные посетители клуба решили, что с них этого хватит, и клуб дал понять Джеку, что будет лучше, если он, не привлекая особого внимания, перестанет быть его членом {36}.

Приближаясь к некогда элегантному дому супружеской пары на площади University Circle, журналисты, которые приходили, чтобы взять интервью у предполагаемой великой княжны, испытывали сильное потрясение. Мэнехен старел и делался все более эксцентричным, теперь неухоженные деревья затеняли окна, сохранившиеся газоны оставались нестриженными годами, вокруг дома были разложены кучи банановой кожуры, груды поленьев и мешки с мусором, чтобы остановить «нашествие нежелательных посетителей». Позднее мешки с мусором просто выбрасывали из окон или из дверей и оставляли гнить {37}. Два журналиста из Великобритании, которые заглянули к этой супружеской паре в 1974 году, назвали гостиную этого дома «полнейшим хаосом, в ее центре стоял огромный уродливый обрубок древесного ствола; на стенах старые картины, напоминающие о былой славе Российской империи, множество безделушек и детские каракули; в доме царит всепроникающий запах кошек. Балкон, который должен был быть прекрасным местом, откуда можно любоваться открывающимся видом, доверху засыпан горой картошки, высыпавшейся после того, как перевернулась большая пластмассовая ванна, где она раньше хранилась. Все это, говорит Мэнехен, представляет собой образ жизни, избранный Анастасией» {38}.

Этот визит состоялся, когда дом был все еще в относительно хорошем состоянии. К концу семидесятых годов положение в доме Мэнехена стало угрожающим. «От этого участка исходит сильный запах, – заявил один из соседей, – и это настоящее зловоние, иначе не назовешь» {39}. Мэнехен смирился со странностями в поведении своей жены: та отказывалась усыплять какого-либо из своих любимцев, и, когда они околевали, она, как правило, сама кремировала их в камине гостиной. К 1978 году терпение соседей иссякло, они обратились в суд и потребовали призвать к порядку семью Мэнехен, поскольку эта семья «не поддерживает на своем участке необходимую чистоту и не выполняет гигиенические требования» {40}. В ходе судебных заседаний по данному делу миссис Мэнехен сидела недвижимо на последней скамье зала суда и отказывалась отвечать на вопросы судьи. «Анастасия, – пояснил ее супруг, – не считает себя обязанной следовать законам Америки». И хотя Джек настаивал, и достаточно необоснованно, что в месте их проживания нет ничего, что позволяло бы говорить об антисанитарии, судья оштрафовал его на 1750 долларов и потребовал чтобы тот очистил и привел свой участок в порядок {41}.