Анастасия или Анна? Величайшая загадка дома Романовых - читать онлайн книгу. Автор: Грег Кинг, Пенни Вильсон cтр.№ 46

Сам Волков оставил отчет о встрече, совершенно противоположный тому, что утверждалось Ратлеф-Кальман. Он спросил претендентку, «узнает ли она меня». По словам Волкова: «Она ответила отрицательно». Он подтвердил, что на некоторые из вопросов она дала верный ответ, но в отличие от Ратлеф-Кальман Волков настаивал также и на том, что «на другие вопросы, которые были заданы мной, ей не удалось ответить так, чтобы это удовлетворило меня». Правда, при этом он не сказал, какими были эти заданные им вопросы. Заключение, которое Волков вынес по результатам встречи, было отрицательным: «Я могу утверждать самым категорическим образом, что фрау Чайковская не имеет ничего общего с великой княжной Анастасией Николаевной. Если она и обладает какими-то знаниями о жизни семьи императора, они были почерпнуты ею исключительно из книг, ее познания об иных сторонах жизни семьи совершенно поверхностны. Это можно доказать с помощью того факта, что она неспособна сослаться ни на одну из подробностей, за исключением тех, которые появлялись в печати» {52}.

Окончание этого посещения тоже оставило свои вопросы. В заявлении, сделанном сразу после окончания визита Волкова, Ратлеф-Кальман утверждала, что Волков говорил претендентке: «Не плачьте! Пожалуйста, не плачьте, я не хочу, чтобы вы плакали!» {53} Хотя тремя годами позже она в своей книге, написанной по материалам этого дела, приписала ему следующие драматические признания: «Вы только представьте себе положение, в котором я оказываюсь! Предположим, я должен сказать, что она – это княжна, а другие несколько позже будут утверждать, что это не так, какой будет моя позиция в этом случае?» {54} Можно ожидать, что наибольшего доверия заслуживает первое утверждение Ратлеф-Кальман; но почему тогда она опустила в нем те многозначительные слова, которые она позднее приписала Волкову? Но это не единственная вариация на заданную тему: в своей книге «Анастасия. Выжившая в Екатеринбурге» (Anastasia: The survivor of Ekaterinburg) она также уверяет, что фрау Чайковская засыпала Волкова вопросами, в которых упоминались различные события, и это произвело огромное впечатление на бывшего придворного {55}. Однако подобные разночтения остались неизвестными, скрытыми в записках Ратлеф-Кальман, в заявлениях и иных бумагах. Вместо них общественному мнению была оставлена только добротно сработанная и убедительная книга, в которой не встречаются подобные противоречия.

После того как в 1929 году Волков умер, профессор Сергей Острогорский, который тоже служил при русском дворе, утверждал, что бывший камердинер был не совсем тверд в своем обличении. «С одной стороны, – писал Острогорский, – он отказывал ей в ее притязаниях. Но с другой, он говорил мне, что его беседа с этой больной глубоко тронула его, что он расплакался и поцеловал ей руку, чего он, конечно же, никогда не стал бы делать, если бы перед ним оказалась не великая княжна, а кто-либо еще». На вопрос об этом Волков, если верить Острогорскому, разразился потоком слез и воскликнул: «Да, это так, я верю, что она и есть великая княжна, но как может великая княжна не говорить по-русски?» {56}

Что это могло означать? Могло быть и так, что Волков отнесся к этой встрече как к тяжелому эмоциональному испытанию, которое независимо от личности претендентки разбудило приносящие боль воспоминания о семье Романовых и о его полном опасностей пребывании в Сибири. Если его отношение и не было столь благосклонным, как в это предлагает верить Ратлеф-Кальман, то он также и не был убежден, что фрау Чайковская не является великой княжной. Двусмысленность этой ситуации получила дополнительное подтверждение, когда Волков вернулся в Копенгаген и составил отчет, который нисколько не прояснил обстановку. Он не мог – или не хотел – подтверждать или отрицать, что эта молодая женщина являлась Анастасией. И здесь случилось кое-что еще: тем летом 1925 года претендентка вскользь упомянула слово «Швыбз», одно из производных от слова «Швыбзик» – прозвища, которое дала Анастасии ее тетка Ольга Александрована {57}. Когда Ольга услышала об этом, она, как сама сказала, «была потрясена» {58}. Она немедленно отправила срочное письмо к бывшей горничной Александре Теглевой, которая в 1919 году вышла замуж за Пьера Жильяра и поселилась в Лозанне. «Я вас прошу, – писала она, – вместе с господином Жильяром без промедления выехать в Берлин и встретиться с этой несчастной женщиной. Что если она действительно окажется нашей маленькой? Боже мой, кто знает! И это будет наш грех, если она останется одна в бедственном положении, если все это правда… Я умоляю, я умоляю вас выехать так быстро, как только сможете, ведь вы лучше, чем кто-либо еще в мире, можете сказать нам правду обо всей этой истории… Помоги вам Боже! От всей души обнимаю вас. Если это действительно она, телеграфируйте мне, я присоединюсь к вам в Берлине» {59}.

Это письмо само по себе показывает, что отчет, привезенный Волковым, не содержал исчерпывающих сведений и требовал дальнейшего расследования. Теперь по просьбе Ольги Александровны в Берлин поехали супруги Жильяр с тем, чтобы встретиться с претенденткой. Фрау Чайковская по-прежнему находилась в клинике Святой Марии, страдая от инфекционного туберкулеза левого локтя, сильно похудевшая и испытывающая такие приступы боли, что доктора постоянно вкалывали ей морфий {60}. В таком состоянии оказалась женщина, которую Жильяр увидел 27 июля, когда он приехал в клинику, и которая претендовала на то, чтобы ее считали его бывшей ученицей. Позднее он вспоминал: «Я задал ей несколько вопросов на немецком языке, в ответ на которые она пробормотала что-то смутное односложное. В установившейся надолго тишине мы с большим вниманием рассматривали ее лицо, но не могли найти ни малейшего сходства с лицом, которое когда-то было так дорого нам. Пациентка имела длинный вздернутый нос, очень большой рот и полные губы; в противоположность ей у великой княжны Анастасии был короткий прямой нос, небольшой рот и тонкие губы; не совпадали ни форма ушей, ни выражение лица, ни звук ее голоса. Если не считать цвета глаз, мы не нашли ничего, что заставило бы нас поверить, что эта пациентка является великой княжной Анастасией, и нас не покидало твердое убеждение, что мы находимся в присутствии незнакомки» {61}.

На следующее утро супружеская пара вновь пришла в клинику, и там она нашла претендентку более активной. Александра Жильяр попросила претендентку показать ей ступни; увидев, что последняя страдает той же болезнью hallux valgus , что и Анастасия, она сообщила Ратлеф-Кальман об этом сходстве {62}. Однако когда Пьер Жильяр попытался задать фрау Чайковской несколько вопросов, те немногие ответы, которые получил он, носили уклончивый характер. Указав на свою супругу, Жильяр спросил претендентку, узнает ли она ее. По словам бывшего домашнего учителя, фрау Чайковская долго смотрела на свою горничную и наконец ответила на немецком языке: «Это младшая сестра моего отца», имея в виду великую княгиню Ольгу Александровну {63}. Зале, который присутствовал при этой встрече, согласился с тем, что такой случай действительно имел место, так же поступила и Ратлеф-Кальман, хотя последняя настаивала на том, что пациентка говорила это в бреду {64}.

Тем же вечером семья Жильяр встретилась с Ратлеф-Кальман и Зале на территории дипломатического представительства Дании в Берлине. Хотя позднее Жильяр скажет, что у него не было реальных оснований видеть в пациентке Анастасию, в ту пору он заявил, что на него легла «гигантская ответственность», обусловленная необходимостью принять решение по результатам столь короткого визита, да еще в условиях болезненного состояния молодой женщины, о которой идет речь {65}. Он решил, что будет разумнее, если они встретятся в Берлине несколько позже, когда улучшится состояние здоровья претендентки. Однако, перед тем как уехать из Берлина, он настойчиво просил, чтобы ее перевели из клиники Святой Марии в частную клинику, где она сможет получить более качественное лечение {66}. На следующее утро фрау Чайковская была переведена в берлинскую частную клинику Моммсена, в которой она находилась на излечении до конца года {67}.