Преступление и наказание в России раннего Нового времени - читать онлайн книгу. Автор: Нэнси Шилдс Коллман cтр.№ 61

Государство внимательно следило за палачами, что тоже ограничивало злоупотребления. В августе 1684 года работник Кирилло-Белозерского монастыря Матвей Никифоров, обвиненный в убийстве, подал челобитную: он жаловался, что во время пытки палач бил его по телу кулаками и задавил «петлей». Палача допросили, но он все отрицал. Однако на очной ставке палач признался: он не помнит, что именно делал, потому что был пьян, а на первом допросе солгал. Воевода приказал бить его публично перед приказной избой батогами «вместо кнута», потому что палач дал ложные показания и «чтоб ему впредь неповадно было в застенок пьяну приходить» ^[380].

Подсудимые могли подать в суд, если пытку проводили с нарушениями процедуры. Например, в двух случаях 1636 года ответчики подали жалобу на то, что их пытали «без государева указу». В 1670 году ответчик дал еще более подробное описание правильной процедуры, когда заявил, что его жену пытали неправедно «без великого государя указу и без розыску». В других случаях указывали на отсутствие достаточного основания: в 1645 году ответчик жаловался, что его арестовали и отправили на пытку «без поличного, без лихованых обысков [обвинения от других преступников. – Примеч. авт.] по челобитью моих недрузей» ^[381]. Когда в декабре 1692 года севский сын боярский Ефрем Ломов был убит в драке, его сыновья взяли правосудие в свои руки: они нашли подозреваемых, избили их и сдали воеводе Севска, который провел следствие и пытку, несмотря на нарушение процедуры. Обвиненные подали в суд, указав, что сыновья Ломова действовали «без розыску, и без очных ставок, и бес поличного и не по лихованым скаскам». В 1649 году один дворянин жаловался, что его сыновей ложно обвинили в конокрадстве и пытали «без суда, без сыску и без полишнова». Он подал жалобу на бесчестье и физические повреждения от пытки ^[382].

Два других ограничения для применения пытки часто встречались в Западной Европе, но крайне редко в Московском государстве. Первое – свидетели. Они едва упоминаются в московских законах и почти никогда – в описаниях практики. Присутствие свидетелей при пытке вытекает из указа 1683 года, который разрешал истцу отказаться от права присутствовать на пытке. М.М. Богословский писал, что на Севере, где были сильны традиции местного самоуправления, свидетельство при пытке было одной из привилегий выборных от «мира», так называемых «добрых людей». В деле 1621 года есть открытый приказ: окольничий и два дьяка должны присутствовать на пытке. Но рядовая документация не сохранила указаний на то, что за пыткой наблюдали истцы или нейтральные свидетели: только палач, его помощники, проводивший допрос судья и писец, ведший протокол. Якоб Рейтенфельс, посетивший московский двор в начале 1670-х годов, мельком упоминает присутствовавших при пытке, когда рассказывает про пытку кнутом: человека уложили на спину помощника палача, и «судья при каждом ударе восклицает: «Скажи!», то есть «признавайся» ^[383].

Еще одно ограничение в Европе было намного строже, чем в Москве: в России обращали намного меньше внимания на тщательность протокола. В испанской инквизиции, во Франции XVI века, в кодексе «Каролина» указано, что писцы записывают каждую смену вопросов, выражения лица, каждый поворот винта палачом. К. Ройер описала, как в конце Средневековья в Англии язык тела и выражения лица считались свидетельством раскаяния и вины. У. Рублак считает, что в немецких судах XVII века внимательно следили за эмоциями женщин и записывали их как показания. Письменные протоколы давали судьям информацию о психологическом состоянии жертвы; кроме того, они позволяли подать апелляцию по поводу жестокого обращения. В отличие от европейских, московские законы приказывали только вести протокол допроса, но не указывали, что именно должно быть записано ^[384]. На практике писцы лишь очень коротко записывали ответы на вопросы – обычно это был пересказ слов допрашиваемого, а не полный диалог судьи и подозреваемого – и опускали описания действий.

Ближе к концу XVII века часть судей начали записывать перед началом пытки, на каком законном основании она проводится; во времена Петра I эта практика стала распространяться шире (см. главу 8). В 1674 году в Кадоме чиновники указали главу Соборного уложения, касавшуюся намерения, когда воевода перешел к пыткам. В похожей ситуации в 1696 году в Курмыше чиновники точно указали главу Уложения, которая разрешала проводить пытку для сбора дополнительной информации ^[385].

Относительное отсутствие ограничений открывало ворота злоупотреблениям, тем более что законы не определяли приемы пытки и не указывали степень жестокости. В одной губной грамоте 1539 года введено понятие жестокой пытки – пытки «накрепко», но не определено, что это означает. Судебник 1589 года указывает нереалистично высокое число ударов при пытке (сто). После этого лишь в 1673 году закон вернулся к этому вопросу, устанавливая количество ударов при первой, второй и третьей пытках при разных преступлениях от 20 до 100 ^[386].

На практике количество ударов сильно менялось, и закономерность здесь не прослеживается. С 1640-х годов в делах фиксировалось количество ударов при расследовании наитягчайших преступлений, позже начали указывать число ударов за обычные преступления. В 1640 году человек, арестованный с табаком, получил 46 ударов. В 1674 году в Кадоме казака обвинили в убийстве татарской женщины, и он получил 20 ударов. В феврале 1684 года якутский воевода провел три пытки крестьянина, обвиненного в убийстве собственного брата. Первая пытка прошла 2 февраля, о ней ничего не известно. Вторая пытка была 9 февраля: ему дали 80 ударов кнутом, 4 встряски и еще жгли раскаленными клещами. Затем крестьянина привели «к огню», чтобы он обдумал свои показания, а после допросили, пытая огнем. Но сколько бы его ни пытали, крестьянин стоял на своем. Третья пытка состоялась 19 февраля: 50 ударов кнутом, пять встрясок и жжение огнем. Обвиненный не сдавался. В другом случае в 1697 году трем обвиненным дали всего по пять ударов, а четвертому – шесть. Мы уже писали выше о деле 1684 года, когда палача наказали за пьянство – тогда провели три пытки обвиняемого. Первый раз в августе, количество ударов неизвестно. Вторая пытка была 29 сентября: 26 ударов. Третья – 21 января 1685 года, 25 ударов. Затем стороны сумели договориться о мировой ^[387]. Мы не знаем, насколько сильны были эти удары и по какой причине судьи меняли длительность пытки. Главное, что мы видим: в пытке не было никакой системы, даже в законах. Первое законодательное регулирование пытки в России появилось только в середине XVIII века ^[388]. В московских судах надежды обвиненных на доброе обхождение опирались только на описанные ограничения и благоразумие судей.