Записки анестезиолога - читать онлайн книгу. Автор: Александр Иванов cтр.№ 49

Поздно вечером на телефон хирурга приходит эсэмэска с напоминанием: «Заявление мне на стол!!!»

– Опять-таки, – говорю, – не переживай. Такие эсэмэски получали почти все ваши. Это у него такая черная метка. Кстати, тоже по Стивенсону. Никто же не уволился.

Утро субботы, очередной звонок с отчетом. Напутствую:

– Будет пи…ть, расскажи-ка, как он вчера на плановой операции накосячил, я свидетель. Мужика надо срочно на стол брать, пусть сам приезжает и оперирует.

Возвратившись после звонка, хирург задает странный вопрос:

– А что такое сумеречное сознание?

– Ну форма такая помрачения сознания. Обычно у эпилептиков. А что?

– А амнезия при нем бывает?

– Не только бывает, а обязательно, человек потом вообще ничего не помнит. Ну ты объясни, в чем дело?

– Понимаешь, звоню, отчитываюсь. Жду, что скажет. А он мне: «Ну молодец, вы, наверное, устали? Столько тяжелых больных прооперировать за дежурство, я просто в восторге. Отдыхайте, а вы что, остаетесь еще на одни сутки? (Хирург по домашним обстоятельствам много лет дежурит два дня подряд, в пятницу и субботу, о чем в больнице знают все.) Ну держитесь, – говорит, – я всегда спокоен, когда вы дежурите. Из всех вы единственный, на кого я могу положиться, в ком уверен на все сто». Странно как-то все это, о вчерашнем ни слова. Что это такое, вещества?

– Да черт его знает. Попивать-то он попивает, но тогда логичнее предположить агрессию с утра, с перепоя, а вечером хорошее настроение. А у него наоборот, и это почти каждый день, это не первый случай. Если только он пьет «Агдам», от которого сначала похмелье, а все остальное потом. Но не похоже, он вроде коньяк пьет.

– Может, патологическое опьянение?

– Да не очень похоже, при патологическом опьянении обычно слов не говорят, обычно что-то делают нехорошее. И почему оно у него ежедневно ровно в девять?

Загадка.

Как в реальной жизни определяются показания к экстренной операции? Расскажем об извилистом пути диагностической мысли.

Вечер, звоню дежурному хирургу:

– Слушай, тут ваша тетка решила врезать, да, да, та самая, что ты к нам час назад перевел, якобы с кишечной непроходимостью. Про которую ты говорил, что она тебе не понравилась…

– А с чего вдруг? Не от непроходимости же?

– Нет, непроходимости у нее точно нет, это гарантия, полный памперс дерьма вывалила. А сейчас давление сорок, мокрая. Пять минут, и мы ее на ИВЛ переведем, и все, контакта с ней уже не будет. Спустись, посмотри напоследок, пока она не в коме.

Приходит хирург с недовольным видом.

– Черт, теперь она у вас на аппарате до утра доживет.

– А с хера она гемоглобин теряет? Уже семьдесят. Дерьмо-то у нее нормальное, без крови. Можешь сам убедиться, его много.

– И чего ты предлагаешь? На стол ее взять? Ты чего, совсем? Ну если хочешь на столе оставить, давай возьмем.

– Не хочу. Совсем не хочу. Только знать бы, от чего она помрет.

– Наверняка тромбоз мезентериальных сосудов. Ну и чего мы ее брать будем? Что так, что так. Ты ее на стол перетащишь?

Признаюсь, что нет, не перетащу, девушка весит на вид под сто пятьдесят.

– Может, хоть лапароцентез сделаешь? Будет там выпот или говно, один черт, придется брать.

– Какой лапароцентез? У тебя есть троакар в полметра? У меня нет. Слушай, может быть, вы ее быстро захороните, а я напишу: тяжесть состояния, время, хуе мое, не позволили… В общем, времени не хватило. Мы же ее стопудово на столе оставим.

– Оставим… А чего, в первый раз? Сегодня как раз день сурка уже наступил, а у нас с тобой традиция, второго февраля кого-нибудь на столе оставлять. Забыл? В случае чего напишу, что сняли живую, привезли в реанимацию, умерла тут. Ну не смогли…

– Не, лезть в такой живот, не зная, что там!

– А вдруг там разрыв селезенки? Ну бывает же спонтанный. На УЗИ вон пишут, селезенка гигантская. Я такую ерунду встречал. Раком нас с тобой поставят, если внутреннее кровотечение просрем.

– Резон есть… Давай так, курим, если за это время не помирает – берем. Влезть-то в такое брюхо полдела, главное – вылезти.

– Ну а чего тянуть? Давай как обычно: монетку бросим. У меня для таких случаев еврик припасен, вражеский, для объективности.

– Бросай. Решка? Ну и что это значит? Резать?

– Нет, я на орла ставил. Уговорил, пошли курить.

Минут десять интенсивного наблюдения. Жива, вроде даже стабильна.

– Я предлагаю ее на стол не перетаскивать. Давай прооперируем прямо на кровати. Разрежешь, посмотришь, зашьешь.

– Давай, нам все равно ее не перетащить.

Разрез… Всегда говорю: держитесь в нужный момент в стороне. Из живота, как из переполненной лоханки, выплескивается литра три крови. Откуда? Удивление выражается исключительно одним образом: охуеть! Терять уже нечего, хирург с ассистентом по пояс в крови, руки опускаются по локоть в глубины живота.

– Странно, селезенка маленькая, целая. Твое предположение, значит, не проканало. Печень… Вроде цела. Откуда?

На брюшной стенке находится какое-то небольшое образование с разорванной брюшиной, похожее на гемангиому. Только откуда ей взяться в шестьдесят лет? То, что принято за селезенку, оказывается сгустком крови размером с человеческую голову.

– Вот блядь! Если бы проебали полный живот крови, нас по головке бы не погладили. Теперь лечи, собственно, кроме кровопотери тут ничего нет.

– Ну если почки не сядут, говно вопрос, шок должна прежить. Мозги пострадать не должны, мозгов у нее и так не было. У нее двойка минус, как раз заведующая ОПК просила кровь на кого-то списать, у нее пакетов пять осталось, срок годности истекает. Выливать жалко, группа редкая. Зато прикинь, доброе дело сделали, Мишкины нервы поберегли. (Мишка – санитар морга.) Вот бы он удивился, когда вскрыл брюхо, а на него бы вся эта кровь выплеснулась.

К утру тетка просыпается, нормальное давление, приличный гемоглобин. Рассказываю на обходе, так и так, полный живот крови, шок. Заведующий, уважаемый, как-то вы проглядели. Вы вчера тетку смотрели, а у вас даже никаких мыслей не возникло, что что-то тут не так. А нам на всю ночь развлечение. В ответ зав. хирургией, обращается к начмеду:

– Гемангиом в таком возрате никто еще не встречал, не бывает. Фантазируют ребята. – И при этом вроде так намекает: а не пили ли ребята ночью? И обращается к начмеду: – Я бы обратил ваше внимание на сотрудников, были сигналы, я давно подозревал. А потом снятся им всякие глупости.

Хорошо, пусть так, значит, все нам приснилось, и ночь, проведенная в операционной, залитой кровью, и утренние матюги анестезистки, что как следует не стерли кровь с аппаратуры, и стопка пустых пакетов от перелитой крови.