Каверин - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Старосельская cтр.№ 43

Читать это увлекательно, как и теорию О. Новиковой и Вл. Новикова, некоторые параллели выглядят убедительно и взывают к размышлениям, но… невозможно представить себе опытного писателя Вениамина Александровича Каверина в роли начинающего автора, расчертившего лист бумаги надвое, чтобы искать пересечение двух сюжетов, как он сделал это, задумав свой первый рассказ «Одиннадцатая аксиома». А потому говорить о «поразительном сходстве и тесной связи сюжета каверинского романа с сюжетом величайшей шекспировской трагедии» (В. Б. Смиренский), как и о создании романа «по лекалу» теории В. Я. Проппа, кажется мне неправомерным. В первую очередь потому, что это нам, читателям, свойственно расширять горизонты и сопоставлять порой несопоставимое, памятуя о том, что подобное «волшебное средство» дарит лишь настоящая литература, прошедшая испытание временем и не утратившая ни в чем своего значения и смысла.

Да, нелепо было бы отрицать, что Вениамин Каверин время от времени вспоминал и о В. Я. Проппе, и о «Гамлете», и о лесковской «Леди Макбет Мценского уезда» (которая в контексте рассуждений о Шекспире представляется совсем уж «безадресной»), но в этом сказалось отнюдь не желание соответствовать или подражать, а тот огромный культурный опыт, которым обладал писатель, являвшийся к тому же по образованию историком литературы, филологом. Опыт, проявляющийся интуитивно, не влияющий на конкретику замысла и воплощения…

В книге «Вечерний день» в разделе «Сороковые» Вениамин Александрович Каверин достаточно подробно описал «три эпохи», что выпали на этот период: до войны, война и после войны.

Спустя несколько десятилетий после войны были созданы такие произведения, как «Семь пар нечистых», о которых уже говорилось, и роман «Наука расставания», написанный в 1982 году.

О. Новикова и Вл. Новиков в своей книге пишут о том, что сюжет романа «соткан из… спокойных и мирных событий и подробностей. Но калейдоскопическое их мелькание сопровождается ровным тревожным светом, не дающим ни на минуту забыть о том, что это мир войны».

Это предположение представляется мне на редкость неточным для столь серьезного исследования о творчестве писателя. Несмотря на дистанцию времени (не случайно Вениамин Каверин в предуведомлении «От автора» в финале романа подробно перечисляет всех, кто помог ему в создании достоверной атмосферы повествования, называя даже прототип Нины Викторовны — замечательную детскую писательницу Елену Благинину с ее «Афоризмами житейской бодрости»), смена «спокойных и мирных событий» отнюдь не спокойна: рядом с персонажами, грубо вклиниваясь в их поступки и конечные судьбы, идет война не на жизнь, а на смерть. Война идеологий, философии, смысла жизни. И она задевает каждого, не только тех, кто топит фашистские суда и сбивает их самолеты в битвах на Крайнем Севере, но и мать Незлобина, кочующую по пунктам эвакуации, и Талю, пытающуюся много лет спустя после войны разыскать пропавшего без вести жениха Мещерского, и Анну Германовну Сверчкову, покончившую с собой из-за безответной любви к Мещерскому и его предполагаемой гибели, и главного редактора, чье выражение лица меняется от содержания сводок с фронта и корреспонденций его журналистов, и самого Незлобина, так не вовремя попавшего с язвой желудка в московскую больницу и вынужденного именно там встретить долгожданную победу…

Автор корреспонденций с мест ожесточенных боев, Вадим Незлобин ни на миг не забывает, как вспыхнуло и пожаром разгорелось его чувство к чужой невесте, помогающее жить и работать. И точно так же не забывает он о стремлении написать роман, найдя для него совершенно новую и необычную форму — роман о любви, в котором много места будет отведено отнюдь не «миру войны», что невозможно по определению, а войне, понимаемой Незлобиным расширительно: это и война с самим собой, с собственными слабостями, с невозможностью исполнить то, о чем грезится.

Очень важно то, что Вениамин Каверин «отдает» своему герою собственный текст — рассказ «Тициан» был опубликован в его сборнике рассказов «Белая яхта» в 1943 году. Здесь же, в романе «Наука расставания», это некоторым образом вставная новелла (под названием «Ученик Тициана»), свидетельствующая о высоком назначении искусства, в любые времена властвующего над людьми. Так же, как и лекция Незлобина о Пушкине, которую он должен прочитать, по настоянию руководства флота заменив лектора, перед юнцами, через два часа уходящими в бой. И неизвестно, кто из них сможет вернуться в Полярное…

Столь же неподдельную важность приобретает и рассказ в «Записной книжке Незлобина»: «История, записанная со слов раненого Шубина. Он ее, кажется, выдумал, но может пригодиться для романа… Ночью в селе, когда Шубин еще не был на флоте, у старосты его разбудил мальчишеский голос, читавший „В полдневный жар, в долине Дагестана“, 15 лет, отец в партизанском отряде, мать застрелили немцы… „А ты сам стихи пишешь?“ — „Нет“. — „Врешь, прочитай“. Стихи детские, но содержание поразило: он убит, ночью встает из могилы. С голубем на плече идет навстречу германской армии через минированные поля, колючую проволоку, рвы и бастионы. Часовой: „Кто идет?“ — „Месть“. Другой часовой: „Кто идет?“ — „Совесть“. Третий часовой: „Кто идет?“ — „Мысль“. Безумие охватывает германскую армию. Все говорят о нем. В него стреляют из винтовок и пушек. Самолеты пикируют на него. Он идет, голубь на плече. „Вы слышали, мальчик с голубем опять появился в Брянских лесах?“ — „Полно, это сказка“. Но он идет. „Я не убивал тебя!“ — кричит солдат и падает перед ним на колени. „Не убивал!“ — кричит другой. Приказы по дивизии, армии, фронту: „Не верить глупой басне о мальчике с голубем на плече. Не говорить, не думать о нем!“ Но не думать нельзя, потому что это месть, совесть и мысль».

И еще несколько записей из «Фронтового блокнота» Вадима Незлобина представляются чрезвычайно важными для того, чтобы понять и автора «Науки расставания» с его «тогда» и «теперь», и героя, и главную мысль романа: «Мне кажется иногда, что я вне времени, вне пространства, что я существовал задолго до моего появления на свет. И всегда буду существовать — в памяти друзей, в любви, о которой, мне кажется, уже догадывается Таля. И как ни странно, но я ничего не боюсь, даже опасных случайностей, которыми в эти дни битком набита жизнь… Зачем я записываю то, что запомнится и без моей набитой блокнотами сумки?.. Всё проваливается в прошлое, провалится когда-нибудь и эта окаянная война…

…Надо вообразить себя в шестидесятых годах, через двадцать лет, в другом, неизвестном времени, в условном литературном пространстве. Иначе невозможно написать роман о том, что произошло в Полярном».

Судьба дала Вениамину Александровичу Каверину не 20, а 40 лет для того, чтобы написать этот глубокий роман, наполненный воздухом двух времен — тогда и сейчас. И потому самое название его звучит для нас особой, полной горечи и душевного света нотой: это — наука расставания не только с эпохой, персонажами, тем, что было грезой и сбылось. Это — наука расставания и с собой прежним, и со своими иллюзиями, и с «окаянной войной», которая никуда не провалилась для тех, кто прошел ее с «лейкой и блокнотом, а то и с пулеметом»…

«Эта наука, — пишут О. Новикова и Вл. Новиков, — не дает никаких рецептов и предписаний (как, впрочем, и любая книга Вениамина Каверина, стоило бы добавить. — Н. С.). Но она доказывает, что самоотверженность — это выход из любых сложных человеческих и исторических обстоятельств».