Каверин - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Старосельская cтр.№ 30

«Полнота самовыражения», необходимая литературным героям (и не одного Достоевского), еще в большей степени необходима была реальным пророкам нового времени XX столетия — Валерию Брюсову, Велимиру Хлебникову, Владимиру Маяковскому, Давиду Бурлюку. Или — Сергею Есенину, например. И у «скандалиста» Некрылова обнаружится, таким образом, немало «родственников» не только в литературе, но и в окружавшей его реальной действительности.

Что же касается прототипов, хочется вспомнить слова Вениамина Каверина из «Эпилога»: «В наше время — это модное занятие не только русских исследователей, но и западноевропейских русистов. Чем-то напоминая сплетню, оно не связано, в сущности, ни с историей, ни с литературой, ни с ее теорией. Но если бы даже я думал иначе — и тогда я не стал бы раскрывать прототипы романов Тынянова, тем более что они представляют собой скорее „органическое соединение“, чем прототипы. Я не забыл, как он прикладывал палец к губам».

И завершить эту главу и разговор о «Скандалисте» мне кажется важным и интересным, приведя эссе Владимира Новикова «Поэтика скандала», опубликованное в журнале «Литература» в 2003 году.

«Приближается 80-летний юбилей В. Каверина. Центральное телевидение готовит по этому поводу большую передачу. Сценарий поручено составить Ольге Новиковой и мне, поскольку мы пишем о Каверине монографию… Съемки идут в Переделкине. Вениамин Александрович живо и неуклончиво отвечает на вопросы, „публичная“ беседа почти не отличается от тех неформальных разговоров, что мы вели в этом доме в течение двух последних лет. И все-таки, чувствуем, не хватает чего-то — остроты, драматургических неожиданностей, скандальности, если угодно. Нужен еще один персонаж — тем более что и далеко ходить за ним не надо: дача Виктора Борисовича Шкловского тут неподалеку.

В 1928 году Каверин опубликовал свой первый роман — „Скандалист, или Вечера на Васильевском острове“, где вывел Шкловского под именем филолога-„формалиста“ Виктора Некрылова. Роман о „скандалисте“ стал одним из самых впечатляющих литературных скандалов конца двадцатых — начала тридцатых годов. Шкловский тогда был очень обижен, и в течение более чем полувека Каверин предпочитал не говорить о реальной основе произведения, так сказать, открытым текстом. Даже в авторском предисловии к начавшему выходить в 1980 году восьмитомному собранию сочинений, там, где речь заходит о „Скандалисте“, Шкловский осторожно назван „одним литератором, живым и остроумным, находившимся в расцвете дарования“. Но ведь это же, что называется, секрет Полишинеля! Всякий уважающий себя филолог знает, „ху из ху“ в „Скандалисте“, а Мариэтта Чудакова и Евгений Тоддес уже опубликовали в „Альманахе библиофила“ обстоятельную статью „Прототипы одного романа“, основанную на архивных разысканиях, на беседах со Шкловским и с Кавериным. Не пора ли снять устаревшее табу и поведать всем в 1982 году о секретах года 1928-го? Тем более что автор „Скандалиста“ только что очень вкусно изобразил нам историю зарождения своего замысла.

— Мы сидели тогда у Тынянова, и я попытался вставить свое слово в разговор. Шкловский резко оборвал меня, сказав: „Если бы ты присутствовал при нашей беседе с Хлебниковым, то мы бы тебя просто не заметили“. — „Ах вот как! — ответил я. — Так я напишу про тебя роман“. И дерзко сказал ему впервые „ты“. Я был его учеником и прежде называл его, конечно, на „вы“. К тому моменту я уже начинал писать роман, это была история студента, в которой чего-то не хватало. А после того разговора и ссоры с Виктором Борисовичем, когда я ввел его в сюжет под именем Некрылова, в роман как бы ворвался человек, и книга сразу стала светиться, стала живой для меня…

Итак, заручившись согласием Каверина, звоню Шкловскому и почтительно приглашаю его принять участие в беседе с автором „Скандалиста“. Виктор Борисович мгновенно соглашается, что кажется даже удивительным. Не сразу понимаешь тактику настоящего скандалиста, тонко чередующего порывы гнева с притворной кротостью, умело манипулирующего своими „да“ и „нет“. Легкий, камерный скандальчик состоялся чуть позже, за день до назначенной съемки. Позвонив Шкловскому еще раз с целью уточнения и подтверждения, я вдруг нарываюсь на препятствие (кстати, изначальное значение слова scandalum — именно „преткновение“). Заручившись согласием Каверина… Только потом осознали мы цену этого согласия: ведь у Вениамина Александровича уже имелся написанный „в стол“ еще в 1973 году убийственно-саркастический очерк о Шкловском, названный цитатой из персонажа — „Я поднимаю руку и сдаюсь“. Таков заранее заготовленный последний выстрел в их литературной дуэли, и прозвучит он только в 1989 году, когда обоих дуэлянтов не будет в живых…

— А почему я, собственно, должен к нему ехать? Пусть он приезжает ко мне. Мне уже скоро девяносто. Венька, молодая собака, мог бы и понимать…

С претензий к „молодой собаке“ начался разговор и в тот (по-своему исторический) день шестнадцатого марта, когда мы вместе с телевизионщиками подъехали к писательскому дому на улице Черняховского и поднялись в квартиру Шкловского. (Нет там пока мемориальной доски — ничего, появится! Как часто повторял Виктор Борисович: „Истина впереди“.) Лучшим ответом на скандальность (вспомним уроки Достоевского) всегда были и будут смирение и простодушная откровенность в духе князя Мышкина. Таким путем я и пошел.

— Мне кажется, Каверин просто стесняется вас — точно так же, как пятьдесят — шестьдесят лет назад.

Кажется, ответ был сочтен удовлетворительным, и Виктор Борисович с женой Серафимой Густавовной начали готовиться к выезду. Я успел разглядеть в кабинете знаменитый портрет Шкловского работы Юрия Анненкова (оказывается, он цветной) и еще один, написанный маслом и прежде мне неизвестный. На вопрос об авторе Виктор Борисович ответил не без напряжения:

— Итальянская фамилия… А, да! Бруни… Единственный портрет с натуры.

Шофер Шкловских был уже наготове, и желтые „Жигули“ были поданы к подъезду (то есть вопрос „ехать — не ехать“ совсем не стоял). Они поехали впереди, а мы с телевизионщиками следом.

— Говорят, что ты на меня обижен за роман „Скандалист“, — довольно театрально начал диалог Каверин, но Шкловский сразу порушил все наши сценарные заготовки.

— Нет, это ведь было так давно…

Зависает молчание, и хозяин дома переводит разговор на тему, важную для обоих. Это, конечно, Тынянов, с которым Каверин связан „двойными“ родственными узами. (Тынянов был женат на сестре Каверина, а Каверин на сестре Юрия Николаевича — писательнице Лидии Николаевне Тыняновой.) Считая себя учеником Тынянова, Каверин постоянно хлопочет о судьбе его литературного и научного наследия. Шкловский же, как никто, понимает самую суть тыняновской научной концепции. Надолго пережив своего друга и единомышленника, он продолжает вести с ним метафизический диалог. Недаром одно из писем Шкловского к Каверину в семидесятые годы заканчивается словами: „Привет жене. Привет нашему вечному другу Тынянову“.

Далее я привожу фрагмент разговора со стенографической точностью, поскольку косвенная речь привела бы к неизбежному искажению смысла. Перед нами, если угодно, постскриптум к роману „Скандалист“. Шкловский продолжает выразительно „скандалить“, выясняя свои отношения с отечественной и мировой филологией начала 80-х годов XX века.