Искушение астрологией, или Предсказание как искусство - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Берлински cтр.№ 31

На портретах Фома Аквинский предстает человеком, явно любившим поесть, — достаточно взглянуть на его пухлые щеки. Но, будучи полноватым, он был весьма силен. И набираемый вес не только превращался в излишнюю ношу, но и придавал солидность.

Юность Фома Аквинский провел в дисциплинированном учении и столь же дисциплинированном смирении. Его биографы сообщают, что однажды, когда он был молод, к нему пришла «искусительница», очевидно подосланная его родственниками, желавшими заставить Фому отказаться от монашеского обета. Женщина, одетая в красное, вошла в его комнату и недвусмысленно предложила себя. Он мгновенно выхватил кочергу из очага и прогнал блудницу. Эта история вполне похожа на правду, по крайней мере, в том, что намекает на бушующий огонь — и в очаге, и в самом Фоме. Однако последствия этого случая очень трогательны. Молясь об избавлении от искуса, он сладко задремал и был удостоен сна, в котором два ангела пообещали, что ему будет даровано блаженство вечного целомудрия. С той поры он освободился от мучительных желаний.

Фома Аквинский работал без перерыва и не спеша. При этом скорость мысли превосходила скорость его письма, и потому в зрелые годы он стал диктовать свои размышления. Представим: вот он сидит, держа спину прямо, на табурете в необогреваемой комнате где-нибудь в Париже, а четыре секретаря — полукругом перед ним. Гусиные перья замерли над чернильницами и пергаментом. Фома возвращается к вопросам, которые он задал накануне, но не успел еще на них ответить.

Summa Theologica — величайший синтетический труд XIII века. К тому же ныне он признан официальной доктриной католической церкви. Идея, которой Фома Аквинский посвящает эту работу, не что иное, как объяснение и защита католической веры на основе убеждений Аристотеля. И здесь он невероятно близок к успеху. «Сумма» обращается ко всем аспектам веры, пересматривает и нередко исправляет Аристотеля в вопросах науки и философии. Глубокое почитание Аристотеля в душе Фомы Аквинского вступает в конфликт с болезненным осознанием того, что античный философ, родившись за три века до Христа, не мог знать благости Иисусова братства и, как следствие, проведет вечность без утешения его религии. Насыщенная, прекрасно аргументированная Summa Theologica состоит из тридцати восьми отдельных трактатов, разбирает шестьсот двенадцать отдельных вопросов, подразделяется еще на три тысячи сто двадцать отдельных статей, ставит десять тысяч вопросов и отвечает на них. Это кафедральный собор мысли. И, как многие кафедральные соборы, Summa Theologica вызывает восторг, но не любовь.

Именно в «Сумме» выставляется напоказ и намеренно выхолащивается одна древняя астрологическая идея, а именно: звезды не могут быть знаками, какова бы ни была их роль в качестве причин.

Фома Аквинский успокаивается. Мысли исходят из него, как тепло от горячей печки. Секретари приготовились записывать. Эти молодые люди прошли через сложнейшие испытания, усваивая программу доминиканского образования. Они умны, способны и проницательны. Они понимают, что человек, сидящий перед ними, обращается к вечности. Он мрачен. Как и они. Фома Аквинский задает вопрос: «Противозаконно ли предсказание по звездам?» Под «предсказанием», по его собственному объяснению, он понимает «предвидение будущих событий, полученное с помощью наблюдения за звездами». Фома Аквинский говорит об астрологии. К его голосу прибавляется скрип перьев и едва различимое звяканье, когда их кончики опускаются в запачканные чернильницы.

«Много мнений существовало на сей счет, — начинает Фома. — Некоторые (философы) утверждали, что звезды скорее предвещают, чем обуславливают события, предсказанные посредством наблюдения за ними».

Именно это он отвергает. Идея вот-вот уйдет в небытие. Но на данный момент пусть звезды побудут в состоянии ожидания своей участи. Мысль о том, что знаки — это материальные артефакты, служащие предвестием, но не причиной будущего, в Средние века была вопросом здравого смысла не менее, чем теперь. У каждой гильдии Парижа был свой знак или символ: в мясном ряду — баранья голова, у хирурга — мензурка и банка ^[29]. Были знаки у булочников и кабатчиков, хозяев публичных домов и похоронных бюро, лекарей, цирюльников и трубочистов. И даже у самой Церкви — распятие, частично мистический символ, а частично — символ трагических событий. Количество крестов умножалось во времени и пространстве, крест стал универсальной символической формой. Знаки — это, разумеется, материальные объекты, так же как чернила на пергаменте или краска на древесине. И, как таковые, они обладают материальной природой и представляют собой часть причинно-следственного потока. Манера мастера, рисующего вывеску, или знак, мясника, обуславливает вид вывески и является причиной. А следствие — в том, как вывеска отражает свет или собирает на себя пыль. Знаки имеют двойственную природу. Они одновременно материальны и символичны. Материальны, ибо все, что воспринимается органами чувств человека, хотя бы частично материально. Символичны, ибо знаки выходят за пределы того, что обозначают. И эти потоки смыслов обособленны. Баранья голова отражает свет, но символизирует мясо. Эту мысль можно свести к принципу: знаки не обозначают ни своих причин, ни своих следствий.

Аргументация теперь набирает силу, подобно холодному ветру. Вот два примера. Во-первых, есть дым и огонь. И вполне очевидно, отмечает Фома Аквинский, дым означает огонь. Тут он выступает в качестве знака. Есть еще привычная всем радуга. И аналогично дыму радуга выполняет функцию знака, предвещающего скорое наступление хорошей погоды. Это второй пример.

Но если дым — знак огня, рассуждает Фома Аквинский, в будущее он проникать не может. В конце концов, и будущее не может влиять на настоящее и прошлое. Там, где есть дым, был огонь. Отсюда следует: до той степени, до какой дым — это знак огня, он обозначает нечто, что уже произошло.

Очевидно, это справедливо и в отношении звезд. «Нельзя сказать, — замечает Фома Аквинский, — что положение и движение небесных тел — следствие будущих событий».

Если небесные знаки похожи на дым, они означают то, что лежит в прошлом. Но спор идет, напоминает Фома Аквинский своим секретарям, а заодно и нам, о том, возможно ли «предвидеть будущие события». И тут пример с дымом не подходит. Он уводит в другую сторону.

Радуга, разумеется, дело другое. Это дуга криволинейного цветного света, предсказательно перемещающая настоящее в будущее. Гроза прошла. Наступает хорошая погода. Хотя причина радуги пересекается с причиной хорошей погоды, она не означает свою причину, как дым. Ее информационный вектор направлен в будущее. Но вопрос в другом — проникает ли она в будущее как знак? Однако радуга, невозмутимо диктует Фома Аквинский секретарям, царапающим перьями по пергаменту, есть часть обычной причинно-следственной цепочки. Она идет из прошлого (гроза с громом) в настоящее (та самая радуга) и в будущее (хорошая погода) и в этом смысле похожа на любое другое физическое явление или процесс. Гроза — это причина и радуги, и предстоящей хорошей погоды. Но подобно тому, как один порыв ветра может привести к замедлению цепочки следствий, радуга — такая причина, следствия которой не определены наверняка. Радуга — всего лишь промежуточное звено в долгой причинно-следственной цепи. А коли так, радуга проникает в будущее как обычная причина, которая означает свое собственное следствие. Отсюда следует, что она не знак, ибо знаки не обозначают своих следствий. Фома Аквинский моментально приходит к очевидному заключению, подсказанному аналогией: «Невозможно достичь предвидения будущего, наблюдая за звездами, за исключением случаев, когда следствия можно предвидеть по их причинам».