Страшные немецкие сказки - читать онлайн книгу. Автор: Александр Волков cтр.№ 36

Госпожа Холле. Иллюстрация К. Фишера (1956). Немецкие художники предпочли образ добросердечной старушки и, кажется, совсем лишили ее зубов

Зимняя Холле с ее вызывающей снегопад периной может ассоциироваться с Морозко, старичком с длинной седой бородой, сковывающим воду «железными» морозами. Сказки с участием Морозко стандартны — девушкам надо не замерзнуть и порадовать старика «хорошими речами». Как следствие, тамошняя лексика не всегда нормативна. Родные дочки на все корки честят Морозко: «Убирайся ко всем чертям в омут, сгинь, окаянный!» — а мачеха, получив их трупы, примиряется с падчерицей после не менее бодрящего вразумления со стороны мужа ^[260].

Благопристойный вариант этой сказки был создан В.Ф. Одоевским в 1840 г. под явным впечатлением от «Госпожи Холле». В нем взбивают перину, а ледяной дом Мороза Ивановича находится в колодце, куда спускаются за ведром девушки. Образ добродушного деда весьма далек от грозного и омертвляющего божества подобного финскому Морозу, который «вспоен гадюками в чужих землях, мать его без груди, отец — злодей» ^[261].

Согласись, читатель, в сказках типа 480 нет такой захватывающей дух атмосферы иного мира, как в типе 327. Их сюжет проще и схематичнее, а Пропп считал простоту сказки верным признаком ее древности. Тем не менее из-за ряда уже известных нам мероприятий он называл архаическими именно сказки о ведьме и детях. Остается только признать его правоту. Эти сказки древнее, но не потому, что они зародились из инструкций к обрядам, а потому, что они отражают в художественной форме древнейший опыт встречи разных народов с ведьмами и великанами. В них почти нет других отрицательных персонажей (об их замещении животными мы скажем ниже), тогда как тип 480 просто кишит различными чудовищами — и добрыми, и злыми.

Можно предположить, что он представляет собой позднейшую интерпретацию типа 327, обладающую сильно развитой моралью. Все эти старухи, старики, черти, мертвецы могли быть вставлены туда случайно. Вот пример: раз в типе 327 есть дэв, значит, в качестве благодетеля, а не людоеда в типе 480 должна выступать мать дэва — явно надуманный персонаж. Но этим выводом нельзя ограничиться. Пропп сумел показать, что действующие лица типа 480 наделены важными функциями, присущими и типу 327. Эти функции, а также ряд образов вроде зубастой госпожи и голов без тел заимствованием не объяснишь.

Типу 480 ввиду его дидактичности дано намного больше толкований, чем типу 327. Образа дарителя (губителя) толкователи почти не касались. Их внимание было сосредоточено на конфликте мачехи и падчерицы, поведении двух девушек и т. п.

Афанасьев писал о путешествии двух душ в загробное царство, ассоциирующееся с блаженной областью света. Добрая душа становится золотой, то есть осиянной солнечным блеском, а злая поступает в туманное жилище демонических змеев и осуждается пребывать среди мглы и ненастья. Потебня, упомянув о солнечных лучах, дожде и граде, не забыл и о христианских мотивах, уподобив возвращение девушек рождению в новом теле с его добродетелями и пороками, внешними достоинствами и недостатками ^[262]. Эти два толкования в наши дни соединил католический богослов и священник Е. Древерманн. Девушки у него выступают как Дева Солнца и Дева Луны, мачеха олицетворяет нечестие внешнего, материального мира, госпожа Холле — справедливость загробного ^[263].

Проппу очень хотелось прицепить тип 480 к инициации, поэтому он поспешил интерпретировать ряд существенных деталей этих сказок. Так, помощь нуждающимся, в частности накормление животных, он отнес к умилостивительным жертвам, а игру в жмурки — к ритуальным пляскам или очередному испытанию неофита. О его взглядах на место девушки в мужском доме и необходимость ее посвящения мы уже говорили. Такое понятие, как испытание страхом, Проппу незнакомо. Внезапное исчезновение хозяев, визит невидимок, а также феномен невидимых слуг вроде пар рук из «Василисы Прекрасной» он объясняет некоей условной маскировкой тех, кто пребывает в символическом царстве смерти. Поэтому и юноши, жившие в мужских домах («лесные братья»), маскировались животными — обычай, породивший заколдованного принца. Церемония посвящения включала запрет на умывание. Не умываться — все равно что обмазываться сажей или глиной, окрашиваться в черный или белый цвет (сказочные смола и золото), то есть делаться невидимыми ^[264].

Все эти мудреные процедуры должны были найти отражение в мифах «первобытных» народов. Но их там нет. У южноамериканских индейцев самая распространенная ситуация, связанная с пребыванием женщины в мужском доме, — насилие, совершаемое над матерью ее сыном (сыновьями). Мать приходит в лесной дом, живущие там сыновья насилуют ее, а отец пытается отомстить или убить их (или они его) ^[265]. Можно ли считать отголосками этого безобразия предложение исландского тролля и зазывание русского лешего? Или они содержат намек на проституцию, процветавшую в мужских домах?

Мотив бегства Пропп трактует с позиций первобытного коммунизма. В древнем обряде волшебный предмет давался и возвращался мирным путем, а с возникновением собственнических отношений он стал похищаться. Похищение влечет за собой преследование ^[266]. Тут ученый готов признать первенство типа 480, ведь именно там предмет не только похищается, но и даруется мирно. Но как тогда быть с базовой инициацией из типа 327? Даже ученики Проппа признают, что «преследование характерно лишь для ограниченной группы мифических вредителей», прежде всего для ситуации «дети во власти лесного демона» ^[267]. В этой ситуации кража тоже случается (тип 328), но цель бегства — не унести ценный предмет, а скрыться, чтобы тебя не съели. Лишь после смерти врага можно ограбить его дом, и вот тогда собственнический инстинкт по-настоящему дает себя знать.