Князь-меч - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Посняков cтр.№ 45

Дело усложнялось еще и тем, что этот вонючий черт (как тотчас же прозвал пленника Козьма Косорыл) не особенно-то хорошо говорил по-немецки… как и по-датски… впрочем, датского языка никто из русских витязей не знал.

– Так ты кто таков-то? – махнув рукой на приличия, Довмонт лично допрашивал пленного… вернее, пытался.

– Я-а-а… Я-а-ак…

– Ага… понял. Ты, значит – Яак!

– Яак? – переглянулись бояре.

– Ну да, – князь хмыкнул в кулак и неожиданно для всех рассмеялся, явно что-то вспомнив.

И впрямь вспомнил. Их той, прошлой, жизни… Даже пояснил с охотою:

– Ну, как Яак Йоала! Мачеха моя его очень любила. Ну, помните: Я пою в тихом городке… Или эту: Лава-анда, горная лава-нда… как-то так.

Бояре снова переглянулись. Как-то очень даже озадаченно.

– Ах, да не берите в голову, парни!

Быстро вспомнив, кто он и где, Игорь вновь повернулся к пленнику:

– Ну, так кто ты? Понимаешь – кто?

– Свиней я пасу, – наконец, отозвался мужичонка. – Не своих – хозяйских. Там дубрава недалеко. Желуди. Свиньи их – ам, ам. Желуди, понимаешь? Ам, ам.

– Ах, свинопа-а-ас, – протянул князь. – Все с тобой понятно. А хозяин твой кто? Небось какой-нибудь благородный господин, рыцарь?

– Господин, у-у-у! Не рыцарь, нет. Этот… бауэр!

– Бауэр! И что, большая у твоего бауэра ферма? Не понял? Земли, спрашиваю, много ли?

Свинопас часто закивал и так же часто заговорил, затараторил так, что едва можно было понять. Князь уловил только, что бауэр не датчанин, а немец, и весьма зажиточный. Пахотной земли много, а еще и лес, и луга, и выгоны, а вот покосов хороших маловато. Все добрые покосы заграбастали клятые жители Локсы. Локса – то ли небольшой городок, то ли селение… то ли это просто болото так называлось, а городок – как-то по-иному, этого никто уже не разобрал.

– А что, не знаешь ли, ревельцы, воины, куда подались? К хозяину твоему или в эту… как ее… в Локсу? Ну, в городок…

– К хозяину – не-а! – уверенно отозвался пленник. – Хозяин их – у-у-у! Палками приказал прогнать.

– О как! – Довмонт изумленно моргнул. – Это за что же палками?

– Ревельцы – те еще жуки, у-у-у! Завсегда нашего брата крестьянина обидят. Вот и в прошлый раз – трех свиней украли, у-у-у!

– Воры, значит, ревельцы.

– Воры, ага! Я и говорю. Три свиньи сожрали – не подавились. У-у-у!

– Значит, я так понимаю, ночевать они в Локсе будут… Ну, или так там эта чертова дыра называется…

– Угу, угу, – закивал свинопас. – Туда и пошли, ага. На конях, пешие. Полон погнали.

Полон…

Свинопаса не тронули – отпустили. Рассказал он не так уж и мало, к тому же прояснил самое главное. Да и так… воевать со свинопасами было как-то не комильфо. Повезло мужичку, чего уж. Даже по шее не настучали, просто объехали. Пришпорили лошадок, понеслись так, что при всем своем желании недалекий эст Яак не успел бы никого предупредить.

Селение взяли с налета. Эту самую Локсу или как ее там. Никаких особенных укреплений там не было, похоже, местные жители больше надеялись на лес. Однако нынче укрыться не успели, просто не подумали, надеясь на ревельское войско. Ну, ревельцы же только что были, прошлись походом, даже наскоро повесили каких-то чертей.

– Каких чертей? – сняв шлем, Довмонт хмуро посмотрел на старосту, не старого, но уже изрядно поседевшего мужчину с желтым скучным лицом провинциального аптекаря.

– Да, коли изволите взглянуть, так идемте… Там, на заднем дворе, где липы…

На заднем дворе обширной усадьбы действительно росли высокие липы, смотревшиеся настоящими красавицами даже сейчас, без листвы. Их было семь, этих красавиц. И на каждой – по два висельника. Всего, стало быть, десять повешенных.

– Почтенный олдерман Питтс говорил, что эти люди задумали побег… и попались, – пояснил староста.

Он еще что-то говорил… Довмонт не слушал. Он смотрел… смотрел на длинную фигуру своего старинного друга. С кем когда-то играл, бегал, смеялся, с кем провел детство… там, в Литве, в Нальшанах и Утене. Нынче товарищ детских игр недвижно висел на ветке… на перекинутой через ветку веревке, точнее сказать. Висел, покачивался на ветру, среди прочих трупов.

Ах, Любарт, Любарт… боярин, воевода… А ревельцы – сволочи! Ну, надо же, так подло поступить с благородным мужем. Ладно бы голову отрубили или посадили на кол. А то повесили! Словно никому не нужного бродягу… Вот ведь судьба – поистине злодейка.

– Любарт… – спешившись, тихо прошептал верный Гинтарс. – Воевода… Мы отомстим за него, кунигас!

– Отомстим, – посерев лицом, Довмонт жестом подозвал воинов. – Снимите всех, достойно похороните… Хотя… Любарта мы похороним сами. Я, Гинтарс и все литвины…

С моря завывал ветер, швырял пригоршнями снег, срывал плащи. На скорбных лицах верных воинов Даумантаса плясали отсветы факелов. Всех повешенных похоронили на склоне холма, а вот Любарта – в дубраве. Не только потому, что он был воевода, боярин и близкий друг князя, нет. Просто всех остальных отпевал бывший при войске священник, отец Власий, Любарт же…

Сей достойный литвин вовсе не считал себя христианином и крестился он чисто формально, не оставив веры в древних литовских богов, которым время от времени приносил жертвы – черных петухов, уток, а иногда – и людей. Обо всем этом доложил князю Гинтарс, вовсе не разделявший языческие пристрастия воеводы. То есть Гинтарс тоже чтил старых богов, но так, без излишнего фанатизма и не отвергая веры в Иисуса Христа. Раз в месяц приносил в жертву курочку… сам же ее потом и съедал вместе с молодой женой.

– Так он не оставил язычество? – Довмонт покачал головой и сурово стиснул зубы. – Что ж. Тем хуже для наших врагов. У нас ведь есть пленные ревельцы?

Кровавый поход и гнусная смерть друга сделали свое черное дело – в кунигасе просыпался язычник! Тот, для кого смерть была лишь частью мира, а человеческая жизнь не стоила ничего. Ни своя, ни чужая…

Воины-литвины совершенно правильно поняли своего князя и одобрительно зашумели. Кто-то, вскочив на коня, сразу же направился в град, к пленникам… Оставшиеся принялись рыть могилу, и первым взялся за лопату сам кунигас. Мерзлая эстляндская земля поддавалась плохо, правда – только поначалу. Потом пошло легче, но Довмонт уже больше не копал. Просто присел рядом с мертвым товарищем и тихо вздохнул:

– Любарт, Любарт, друже… Как мне тебя будет не хватать! Сколько себя помню, ты всегда был рядом. И в битвах, и на пиру, и в скорби, и в радости. Я верил тебе, как себе, друг. Ты знал об этом… знаешь, и всегда будешь знать… даже там, где скоро окажется твоя душа. Не сомневайся, мы похороним тебя достойно. Так, как ты сам бы хотел. И пусть рядом нет криве-жрецов, мы сами споем погребальную песнь…