– Пороша вторым, – со знанием дела возвестил кто-то.
– Какой Пороша? Побежка Бухаркина!
– Зенки протри!
– Ну не Хотён же.
– Хотён на ногу тяжёл, пожрать любит.
– Когда это они Ворона обгоняли?
– А когда он тебя, соплюгу, на закрошнях тянул!
Бросились бы в кулаки, только стеня и убоялись.
Пятнышки подползали, по-прежнему всего два. Злат попробовал на глаз прикинуть расстояние, а с ним скорость. Получилось – так быстро и птица не пролетит.
По мере того как точки обзаводились ручками, ножками, превращаясь в двоих бегунов, голоса спорщиков стихли.
Злат, впрочем, не слушал.
Он смотрел на переднего, околдованный мощью, безоглядно сжигаемой в последнем усилии. Лыжник отдавал всё, сбережённое на ста вёрстах бега. Достигнув подъёма, пошёл вверх, как по ровному месту. Что за сила нужна, чтобы так-то драться на крутизну!.. У Злата до сих пор жаловались ноги, запомнившие каждый поворот, каждое плечо взъезда. Он начал беспамятно переминаться, помогать незримым кайком… Спохватился, нахмурился, перевёл взгляд на второго.
Увидел совсем другой ход.
Этот словно вовсе не касался лыжами снега. Скользил в двух вершках над дорогой, плыл на незримой нити, подцепленной к облакам. Стелился клочком тумана, готовым оторваться от тверди… Никакого последнего, яростного выплеска сил: так, приплясывая, летит с поля позёмка. Злату показалось – мог легко изойти переднего. Просто не хотел.
Они были на верхней трети подъёма, когда в морозной дымке залива показались другие. Отставшие бежали кое-как, не за победу, просто к отдыху и еде… пытались не слишком осрамиться при этом.
Ученики прыгали у обрыва, плескали руками. Гомонили, свистели, задорили своих.
Передний взнял наверх с таким грозным и яростным вдохновением, будто самую крепость собирался приступом брать, – а и взял бы, да там загодя растворили ворота. Злат даже не сразу увидел седую бороду, торчавшую из-под меховой рожи, не сразу ей удивился. Победитель бросил вверх руки с кайком, неизжитое бешенство гонки рванулось хриплым выкриком:
– Славься!
– Славься, Владычица! – грянули ученики. Нестройно, но так, что отголосья загудели в стенах Пятери, чуть не в тучах, поровшихся о Наклонную башню. «Да это ж Ветер, – ахнул про себя Злат. – Сам Ветер…»
Ребячья сарынь уже ползала под ногами учителя. Мальчишки отталкивали один другого, в драку оспаривая честь снять с него лыжи. Злат замер в полусотне шагов. Богатый, строчённый дорогими нитками кожушок в море серых заплатников… Злат казался себе оборванцем на богатом пиру, отчего?.. Ветер вроде повернулся к нему, Злат встрепенулся, хотел приветствовать, говорить, но котляр не задержал на нём взгляда. Сердцем был ещё там, на гнетущих и возвышающих изволоках пройденных вёрст. Второй лучший бегун стоял рядом, точно так же облепленный мелюзгой. Улыбался, держал в руках лыжи. Волосы чёрным свинцом, нос горбатый… «Сквара? Не Сквара?..» – гадал про себя Злат.
Новые ложки гомонили, вперебой что-то рассказывали, каждая пара чумазых рук тянула в свою сторону. Ветер шагнул к ученику, крепко обнял:
– А я всё гадал, сын, когда уже ты обставишь меня! Слетаю в раскат, сам жду: вот сейчас наддаст, обойдёт!
Долговязый ответил негромко:
– Я ищу, чему у тебя поучиться, отец, а не как бы обставить.
Мелькнула перед глазами спина Лихаря в меховой безрукавке. Злат моргнул, отвернулся. На подъём тяжёлой толпой лезли отставшие. Барахтались, теряли разгон.
– Сто́ит на трое дён из дому отлучиться, тут самое занятное и происходит, – сказал голос. Злат вскинул голову. Перед ним стоял Ветер. Цепкий, собранный, видящий каждую мелочь. А ведь только что рвал жилы и душу, славя Владычицу невозможным деянием… Он улыбнулся Злату, словно давнему другу. – Не в пронос твоей чести, гость высокоимённый… Мы тут, в лесном заглушье, люди простые. Побрезгуешь ли в мыльню со мной и детьми?
В покоях Ветра было тепло и по-особому тихо.
Ничему в открытую не дивись, упреждал Мартхе. Угадывать не надейся. Спросят, говори лучше как есть…
Россказни Мартхе сулили полубога. Вчера Злат увидел радушного хозяина, чуточку простоватого в своей щедрости. Седеющего воина, по-прежнему способного честно посрамлять молодых – и по-детски обрадованного победой. Сегодня…
Окольные Злата внесли два расписных короба. С поклонами удалились.
Внутренние палаты крепости, где успел побывать Коршакович, живо напоминали выскирегские. Хотя, конечно, здесь вправду жили попроще. Певчих пичужек для услады взора и слуха не содержали. Тканых начертаний былой державы под ноги не бросали. А так – по стенам ковры, меха, войлоки обороной от холода. Яркие, налитые чистым маслом светильники…
Ветер усадил Злата в заваленное подушками кресло, сам сел напротив:
– Вот теперь сказывай, почестный гость, чем воинский путь праведной семье послужить может.
Злат вытянул из-за пазухи свиток с печатями, передал котляру.
Ещё к разговору были допущены Лихарь и «Сквара – не Сквара», его звали Ворон. По знаку Лихаря он переставил короба поближе к столу, поднял крышки.
Ветер скосил глаза, даже от письма оторвался:
– Что за справа чудная!.. Выложи, старший сын, чтобы мне не рыться, как разбойнику в краденом!
Злат понял: с подарками не ошиблись. У Лихаря был глаз на соразмерность и красоту. Стол украсился маленьким воинским святилищем. Два старинных меча. Острые, как шилья, кинжалы. Тонкая густая кольчуга – под кафтан вздеть на орудье. Позолота, переливы каменных граней, чудеса полузабытых письмён. Извитые листья да цветы, ан вглядишься – «Друга обтеки, врага оботни, всё зло отсеки»…
Ветер не усидел. Отложил свиток. Быстрым движением взял боевой нож, самый неказистый, в простой бирюзе. Осмотрел клинок, щёлкнул, послушал звон.
– Я думал, такой уклад уже и варить разучились… – Вернул в ножны, бросил поперёк всей любовно выложенной Лихарем красоты. – Рассказывай, Коршакович.
За пределами зеленца сегодня мело. Крыши Чёрной Пятери умывал дождь.
– Дорога мне суждена во исполнение слова, данного батюшкой. Владыке Хадугу донесли, что моего тестя…
– Это я знаю.
– Разбойные дикомыты убили, – с разгону договорил Злат.
Ворон, скромно сидевший на корточках у двери, поднял голову, отблеск пламени косо пронизал глаза, на миг заставив светиться.
– Это я знаю, – повторил Ветер. – Убитые давно погребены, твоя невеста присмотрена, разбойников след простыл. Почему владыка послал тебя под кров Правосудной?
– О моей судьбе решал Высший Круг, хотя я ничтожен. Было сочтено, что гибель Бакуни Дегтяря может оказаться не так очевидна, как утверждает донос.