Мы, утонувшие - читать онлайн книгу. Автор: Карстен Йенсен cтр.№ 129

И повязка на глазу, и страшный вид не помогали. А тут еще Антон отказался отдать ему Альбертовы сапоги и череп. А без них невозможно было проводить ритуалы, а придумать новые у него не хватало фантазии.

Когда Кристиану пришлось отказаться от мысли заполучить сапоги и череп, до всех дошло, что из Банды Альберта ушла ее душа. Душой был Антон, а Кристиан всегда был всего лишь его правой рукой. А теперь эта рука осталась без головы, так что всему настал конец.

Банда распалась, появились новые. Но прежнего было не вернуть. Мы не врали, утверждая, что, когда Антон надел очки, жить в Марстале стало безопаснее. Он сидел в одиночестве в своей мансарде на Мёллевайен. Читая в школе про генерала Наполеона, сосланного на остров Святой Елены, мы всегда вспоминали Антона. Но считали, что судьба Антона трагичней, нежели судьба Наполеона, потому что Наполеон сам был виноват в своем поражении. Он проиграл последнее, решающее сражение, а Антон ничего не проигрывал. Он просто стал близоруким.

Кристиан самоустранился от жизни банды, у него больше не было потребности мутузить мальчишек помладше, чтобы доказать свое превосходство. Теперь он трудился в учениках у Самуэльсена. И считал себя взрослым. Так считал и хозяин, вкусивший первые плоды обращения Кристиана во взрослую жизнь: запас розог на складе, который Кристиан считал своим арсеналом, внезапно перестал сокращаться.

Кристиан, вообще-то, понимал, что они с Антоном разобрались без шума, полюбовно. Антон извинился, Кристиан заявил, что ему даже жаль Антона, близорукого беднягу, вынужденного носить некрасивые очки. Но когда Антон отказался отдать череп, оказалось, что у Кристиана все же есть веские причины затаить вражду. Прежде всего, конечно, глаз. Кроме того, Антон всегда держал его за дурака и пытался обойти. Это Антон был виноват в том, что Кристиан утратил власть над Бандой Альберта, лидерскую позицию, по которой тосковал всякий раз, когда в руках у него оказывалась розга. Но дальше этого его обращение во взрослую жизнь не пошло. Все эти причины в совокупности привели к определенному итогу. Имя ему было — ненависть, и, будучи злым человеком, Кристиан избрал самую изощренную и жестокую месть, какую только можно представить.

Антон доверил ему имя убитого мужчины, а дело обстояло так, что если ты знал имя жертвы, то тебе автоматически становилось известным имя того, кто совершил преступление. Кристиан решил открыть убийце, что у Антона имеются доказательства его вины.

И когда Херман пришел как-то в скобяную лавку купить складной метр и они на миг остались одни, Кристиан сообщил ему об этом, хотя, может, и не самым продуманным способом, что отчасти объяснялось жутким страхом, от которого уши его ходили ходуном пуще обычного.

— Антон Хансен-Хай знает, что ты убил Йепсена. И у него есть доказательство, голова с большой дырой.

Будь Херман глуп, он тут же ухватил бы Кристиана за шиворот, как следует встряхнул и выяснил, где Антон прячет голову. Но так как дураком он не был, то изобразил саму невинность, отвесив Кристиану пару оплеух, да таких, что тот отлетел на ящики с инструментами.

— В чем это ты меня обвиняешь, парень? — в ярости закричал Херман.

Из подсобки вылетел Самуэльсен.

— Что здесь происходит? — спросил он испуганно. Хозяин лавки, как и почти все, боялся Хермана.

— Поучил тут твоего ученика, — спокойно произнес Херман.

Повернулся и вышел, так и не купив метр. Кристиан потер горящую щеку, пытаясь скрыть улыбку. Уши больше не шевелились.

Он видел, как трясутся руки у Хермана, и знал, что начало положено.

* * *

Антон пытался внушить нам, что убитый каждую ночь, стоя на картофельной грядке, требует обратно свою голову, но мы ему так и не поверили. Однако в эту ночь его ложь обрела плоть и кровь. В темном огороде замаячила черная ссутуленная фигура и голосом, представляющим собой нечто среднее между шепотом и хриплым криком, потребовала вернуть голову, но не свою, а своей жертвы.

Крепко спавший, Антон вначале решил, что находится в школе или общается с отцом, поскольку именно отец и учителя, собираясь задать ему взбучку, называли его полным именем, как и мужчина, стоявший на картофельной грядке и взывающий к его вниманию.

— Антон Хансен-Хай, — доносилось через окно.

Пока Антон проснулся, пока до него дошло, откуда доносится голос… Наконец он выглянул в окно, но не смог разглядеть, кто же там стоит. Про череп он давно не вспоминал и сначала даже не понял, о чем речь. Сам-то он в свою историю с привидением, преследовавшим его по ночам, не верил и потому в первый момент не испугался. А кроме того, было видно, что у того, кто стоит под окном, с головой все в порядке.

Но, проснувшись окончательно, Антон быстро сообразил, кто перед ним, хоть мужчина под окном и не представился. И испугался, намного сильнее, чем испугался бы привидения, сильнее, чем когда-либо в жизни, — хотя последнее ни о чем не говорило, поскольку раньше ему бояться было нечего. Если Херман мог убить своего отчима, то мог убить и его. Без проблем.

Когда мысли Антона достигли этой точки, он захлопнул окно и ринулся вниз по лестнице, проверить, все ли двери заперты. Заперты они не были, но, по счастью, ключи торчали в скважинах, и Антон лихорадочно повернул их один за другим, прибежал обратно и спрятался под кроватью.

Через некоторое время за окном все стихло. Антон слишком устал, чтобы забраться в постель. Последней его мыслью перед тем, как уснуть на полу, было: хорошо, что его никто не видел.

Отца Антона дома не было. Он пропадал в море уже девять месяцев и должен был вернуться еще минимум через год. Он ничего не знал про очки, и Антон был уверен, что в день, когда отец вернется и увидит перемены, с его уст обязательно слетит слово «очкарик». Довериться отцу он не хотел, равно как и в мыслях не держал рассказать все матери или другому взрослому. Антон считал, что парень должен сам решать свои проблемы и не ждать помощи от других, а в последнюю очередь — от взрослых, естественных врагов детей. Если им придется выбирать: поверить ребенку или кому из своих, они никогда не выберут ребенка, особенно если это Ужас Марсталя, выбивший глаз Кристиану Силачу и столько времени прятавший человеческий череп у себя в комнате, — притом что он знал, кто убитый, и мог разоблачить убийцу. Последнее к тому же всегда было Антону безразлично. Вот почему Херман до сих пор расхаживал где вздумается. Антон вдруг осознал, насколько легкомысленно поступил. Но не видел, как выбраться из ловушки.

На следующее утро он нашел Торденскьоля мертвым в клетке. Чайке свернули шею. Крылья были сломаны, практически оторваны, как будто на кого-то, обладающего невероятной силой, нашел приступ неукротимой ярости. Руки у Антона задрожали, и он долго не мог собраться, чтобы похоронить мертвую птицу.

Вечером он прошелся по дому и запер все двери.

— Ты что, двери запираешь? — спросила мать. — Какой-то ты странный в последнее время.

Она заметила, что Антон изменился, но не знала, радоваться этому или огорчаться. Мать не спрашивала, случилось ли что. Жизнь Антона была от нее скрыта, такая далекая и таинственная, что иногда женщина ловила себя на мысли: а правда ли это она родила ребенка, которого все именовали Ужасом Марсталя? Спросить его, что случилось, было все равно что спросить, кто же он такой на самом деле, а ей на горьком опыте было известно, что в ответ он лишь пожмет плечами.