– А-а, – торжествовал цыган. – Не ожидали? Вы ведь думали, что там прячется мальчишка?
Я смиренно признался и стал просить, чтобы он раскрыл тайну.
– Нет-нет. Не могу, – сказал он. – Это магия. Если я вам расскажу, Голова исчезнет в облаке дыма.
Я повторно обследовал коробку и стол, но даже горящая свеча не продвинула меня ни на йоту.
– Ну, хватит уже, – сказал цыган. – Лучше потанцуйте с Павло.
Он вставил палку с крючком в кольцо на наморднике, и медвежонок тотчас встал на задние лапы. Тогда цыган передал палку мне, а сам взял деревянную флейту и заиграл. Мы с Павло заплясали под музыку.
– Боже правый! Это великолепно! – Кралефский захлопал в такт.
Я предложил ему составить компанию мишке с учетом его большого циркового опыта.
– Я не уверен, что это хорошая мысль, – сказал он. – Все-таки зверь меня не знает.
– Все будет отлично, – заверил его цыган. – Он со всеми ручной.
– Ну, если вы так уверены. – Кралефский колебался. – Если вы настаиваете…
Он робко забрал у меня палку и встал один на один с Павло, боязливый до предела.
– Ну что, потанцуем? – Цыган заиграл на флейте.
Я смотрел не отрываясь. В мерцающем желтом свете свечей горбатая тень Кралефского и лохматая тень медведя водили на стене хороводы, а Голова на пьедестале следила за ними, ухмыляясь и похмыкивая.
10. Бешеные стволы
На исходе лета нас ждал сбор винограда. Весь год виноградники воспринимались как часть ландшафта, и только когда приходило время урожая, ты вспоминал, чтó этому предшествовало: зимняя, мертвая на вид лоза, похожая на прибитый к берегу плавник. Потом теплый весенний денек, когда ты впервые замечал зеленоватый глянец, и вот уже начинали пробиваться нежные махристые листочки. Потом на лозе повисали большие листья, будто зеленые ладони, греющиеся на солнце. Затем появлялись виноградинки, крошечные желвачки на боковых ветвях, которые постепенно разрастались и распухали под солнечными лучами, пока не начинали напоминать нефритовые яйца некоего таинственного морского чудища. Потом наступал час химической обработки. На деревянных повозках вечно покорные ослики привозили здоровенные бочки с известью и медным купоросом. Появлялись опрыскиватели в комбинезонах, похожие на инопланетян: в очках-консервах, с респираторами, на спине большая канистра с резиновой отводной трубкой, вроде слоновьего хобота, по которой подается жидкость. Голубизна этой смеси могла посрамить небеса и море. Такая дистиллированная выжимка из всего голубого на свете. Наполнив канистры, рабочие ходили между махристыми рядами виноградной лозы, покрывая каждый листик, каждую зеленую гроздь тончайшей лазурной паутиной. Под этой защитной мантией виноград набухал и дозревал знойными летними днями, пока не приходил срок его обрывать, а затем пустить сок.
Сбор винограда был таким важным событием, что сами собой происходили визиты друзей, пикники и застолья, раздумья за нескончаемыми стаканами прошлогоднего вина.
Нас пригласил на сбор винограда господин Ставродакис, приятный в обхождении сморщенный человечек с лицом оголодавшей черепахи, владелец виллы и виноградников на севере острова. Он жил ради производства собственного вина, полагая, что нет на свете ничего важнее, поэтому приглашение было доставлено со всей торжественностью, приличествующей моменту, и с такой же торжественностью было принято моим семейством. Послание, выведенное каллиграфическим шрифтом, витиеватым, как кованая решетка, гласило: «Если вы захотите привезти с собой друзей, я буду это только приветствовать».
– Отлично! – обрадовался Ларри. – Говорят, что его винный погреб – лучший на всем Корфу.
– Если тебе так хочется, что ж, давайте поедем, – сказала мать не без некоторого сомнения.
– Еще бы, – воскликнул Ларри. – Столько вина! Вот что мы сделаем: возьмем напрокат benzina и устроим гулянку.
– Правильно! – радостно подхватила Марго. – У него в поместье великолепный пляж. Поплаваем, пока лето еще не кончилось.
– Пригласим Свена, – сказал Ларри. – К тому времени он уже вернется. А еще позовем Дональда и Макса.
– И Теодора, – вставил Лесли.
– Ларри, дорогой, – не выдержала мать. – Человек позвал нас посмотреть, как давят виноградный сок. А ты уже собираешь целую толпу.
– Он написал, что мы можем привезти друзей.
– Да, но не весь цирк. Как он, бедняга, нас всех накормит?
– Чего проще. Напиши ему, что мы приедем со своей едой.
– Иными словами, я должна все это наготовить.
– Глупости, – отмахнулся Ларри. – Возьмем с собой несколько отбивных и зажарим на костре.
– Ну-ну, – со знанием дела сказала мать.
– Неужели тебе трудно как-то все устроить? По-моему, не самая сложная затея.
– Что ж, утром я поговорю со Спиро, и мы посмотрим, что можно сделать, – неохотно согласилась она.
В результате мать написала господину Ставродакису тщательно обдуманное письмо. «Мы очень рады принять ваше приглашение. Хотели бы приехать с друзьями и своей едой и устроить пикник на пляже, если вы не возражаете». Господин Ставродакис прислал очередное каллиграфическое послание. Дескать, он в восторге, что мы приняли его приглашение, и мечтает нас увидеть. И приписал: «Пожалуйста, приезжайте по-простому, мы тут все в интересном положении». Эта фраза нас изрядно озадачила – он ведь был закоренелый холостяк, – пока мы не сообразили, что имеется в виду буквальное значение, а не переносное.
Итого к Ставродакису отправились Дональд с Максом, Теодор, Кралефский, Свен, вернувшийся из Афин в последнюю минуту, Спиро и наша семейка. Все встретились в городе в полседьмого утра, возле просевшей лестницы за королевским дворцом, а на воде нас уже встречала свежепокрашенная моторная лодка, покачиваясь на легкой волне. Чтобы погрузиться на борт, потребовалось время. Бесчисленные корзины с провиантом и вином, кухонная посуда и вдобавок огромный зонт, без которого мать отказывалась летом путешествовать. Кралефский, весь сияя, с поклонами помог матери и Марго войти в лодку.
– Осторожней. Не споткнитесь. Вот ключ ко всему! – приговаривал он; ни дать ни взять венецианский дож, усаживающий новую любовницу в гондолу.
– К счастью, – сказал Теодор, глядя на голубое небо из-под фетровой шляпы, – к счастью, день обещает быть… мм… ясным. Что не может не радовать, поскольку, как вам известно, на меня пагубно действует даже легчайшее морское волнение.
Свен, садясь в моторку, запнулся и уронил бы в воду свой драгоценный аккордеон, если бы не длинные руки Макса. Когда все расселись, лодку оттолкнули от причала, завели мотор, и путешествие началось. В бледно-жемчужной утренней дымке город казался игрушечным, сложенным из кубиков. Фасады старых, слегка обшарпанных венецианских домов кремового, коричневого, белого и розового оттенка слились в одну общую гамму, как на смазанном пастельном рисунке.