Внутренний враг. Шпиономания и закат императорской России - читать онлайн книгу. Автор: Уильям Фуллер cтр.№ 22

Сухомлинов действительно вначале привлек Мясоедова к работе в области предотвращения революционной пропаганды в российской армии, однако там деятельность Сергея Николаевича сводилась главным образом к подготовке сводных обзоров на основании представленных другими отчетов. Мясоедову также вменялся в обязанность сбор сведений о политических волнениях в армии, с чем были связаны его командировки в Ковно, Вильно и Минск в ноябре 1911 и феврале 1912 года²⁵. Во всяком случае, к системе политических информаторов в среде российского офицерства Мясоедов не имел никакого отношения. Система эта действительно существовала, однако создателем ее был Н.П. Зуев, возглавлявший Департамент полиции в 1909–1913 годах²⁶. Сухомлинов не только не был сторонником такого рода шпионажа в армейской среде, но, напротив, непримиримо с ним боролся. Военный министр был убежден, что вербовка полицией офицеров для доносительства на товарищей по службе есть оскорбление чести российского офицерства. Более того, подобные практики способны были привести лишь к упадку нравственности в армии. Исходя из этих соображений, он оказывал полную поддержку командующим войсками военных округов, единодушно противостоявшим пагубному вмешательству полиции во внутреннюю жизнь армии²⁷. И все же у Сухомлинова был план использования Мясоедова для установления неофициальных связей с Департаментом полиции. Сухомлинов рассудил, что Сергей Николаевич, с его опытом жандармской службы, может быть идеальным кандидатом для того, чтобы представлять позицию Военного министерства на консультациях с политическим отделом Департамента полиции. Однако чиновники этого ведомства отличались злопамятностью и не согласились на кандидатуру Мясоедова²⁸.

Мясоедов, несомненно, изо всех сил стремился получить официальный пост в военной разведке или контрразведке. Непосредственно накануне своего восстановления в жандармском корпусе он послал Сухомлинову письмо с просьбой назначить его на службу в разведке²⁹. В самом деле, за годы, проведенные в Вержболово, он приобрел изрядный опыт и вкус к разведывательной работе. Возможно, ему было известно о недавней реорганизации и расширении системы российской военной разведки. Изменения прежде всего коснулись контрразведки. Всего за несколько месяцев до возвращения Мясоедова на государственную службу контрразведка, которая ранее делила свои функции между армией и полицией, стала институтом исключительно военным, и теперь к каждому военному округу, а также к столичному Генеральному штабу были приписаны офицеры контрразведки³⁰. Едва успев прибыть в распоряжение Военного министерства, Мясоедов, вероятно, решил исследовать возможности перевода в управление разведки. Он отправился на прием к делопроизводителю разведывательного отделения Генерального штаба полковнику Н.А. Монкевицу, в ведении которого находилась военная разведка и контрразведка, и попросился к нему на службу. Монкевиц ответил коротким отказом и позже утверждал (здесь следует сделать особый акцент на «позже»), что его побудило к этому низкое мнение о нравственных качествах Мясоедова и подозрение, что этот жандарм способен на «грязные дела»³¹.

Получив резкий отказ, Мясоедов вскоре снова явился в Генеральный штаб, на этот раз ища встречи с подполковником В.А. Ерандаковым. Ерандаков, жандармский офицер, также прикомандированный к Военному министерству, возглавлял контрразведку в ведомстве Монкевица. По словам Мясоедова выходило, что Сухомлинов желает иметь прямой и непосредственный доступ к контрразведывательным сведениям, собираемым канцелярией Ерандакова. Сухомлинов хотел бы, чтобы Ерандаков сообщал поступающие к нему сведения Мясоедову, который, в свою очередь, будет готовить их краткое изложение и регулярно лично докладывать военному министру. Ерандаков с негодованием отказался: без письменного приказа Сухомлинова, сказал он, ничего подобного он делать не станет. День или два спустя Мясоедов вернулся с дословной записью разговора между ним и Сухомлиновым, в котором процедура передачи сведений излагалась точно так, как ее ранее описал Мясоедов. Однако на этом документе, датированном 8 февраля 1912 года, стояла лишь подпись Мясоедова³². Ерандаков показал принесенную Мясоедовым бумагу Жилинскому, начальнику Генерального штаба, который посоветовал оставить ее без внимания.

В третий раз Мясоедов пришел к Ерандакову, чтобы пригласить его на конфиденциальную личную встречу с военным министром. По словам Мясоедова, Сухомлинов прямо приказал Ерандакову не сообщать об этом свидании начальству. В назначенный день между 8 и 9 часами вечера Мясоедов и Ерандаков на служебном автомобиле отправились в резиденцию Сухомлинова. Они вошли во дворец, были препровождены в приватный кабинет военного министра, и там Сухомлинов приказал Ерандакову сделать все то, о чем ему первоначально сообщил Мясоедов. Впредь миссия Мясоедова не будет подтверждаться никакими формальными или официальными доказательствами. Приказано не вести записей — Ерандаков будет получать приказы исключительно по телефону или при личных встречах. И, наконец, Ерандакову категорически запрещается сообщать о происходящем руководству Генерального штаба³³.

Таким образом, Мясоедову все же удалось попасть в контрразведку, хотя и через черный ход и в обход правил. Материалы, передававшиеся Ерандаковым, служили основой для кратких отчетов, с которыми Мясоедов являлся к Сухомлинову несколько раз в неделю. По большей части информация, с которой имел дело Мясоедов, касалась деятельности лиц, подозреваемых в шпионаже в пользу иностранных государств. Тут были доносы, иногда подписанные, но чаще анонимные, материалы слежки, а также фотографии и копии перлюстрированных писем, которые снимала канцелярия иностранной цензуры. Со временем Ерандаков сам стал составлять для военного министра отчеты о контршпионаже.

К чему же стремился Сухомлинов, прибегая к такой необычной системе получения сведений? В нашем распоряжении нет прямого ответа, однако можно привести ряд объяснений, представляющихся очевидными. Во-первых, можно предположить, что Сухомлинова серьезно беспокоила надежность контрразведки. Используя Мясоедова в качестве своего неофициального агента, военный министр мог составить собственное независимое мнение о роли и масштабах иностранного шпионажа на территории России, а также о том, насколько точно осведомлен о положении дел Генеральный штаб. Позор Русско-японской войны (когда японские агенты постоянно подвергали риску безопасность России) и нестабильная международная обстановка действительно спровоцировали в российской армии сильнейшую шпиономанию, иногда принимавшую параноидальные формы. Как раз когда Мясоедов осваивался на новом посту в Военном министерстве, глава Генерального штаба Я.Г. Жилинский вызвал к себе Ерандакова, чтобы сообщить ему о полученном анонимном сообщении, будто сам полковник Монкевиц — шпион. Невзирая на официальное положение Монкевица, Жилинский потребовал установить за ним наблюдение. Ерандаков, смущенный перспективой слежки за собственным начальником, все же исполнил приказание Жилинского, переадресовав его Петербургскому охранному отделению³⁴. Следует отметить, что Сухомлинов также сомневался в лояльности Монкевица и обсуждал свои опасения не с кем иным, как с Мясоедовым³⁵.

Вся эта история может служить прекрасной иллюстрацией того, как любое обвинение, вне зависимости от его источника и надежности, способно было запустить машину военного контршпионажа. Канцелярия Ерандакова располагала огромнейшим архивом сведений о сотнях, если не тысячах совершенно невинных людей, среди которых, несомненно, были и личные врага Сухомлинова. Даже если разведке не удалось обнаружить доказательств измены, в собранных материалах несомненно оставались данные о сексуальных склонностях, грехах и финансовом положении множества лиц. Более того, все личные письма, писавшиеся всеми царскими министрами, генерал-губернаторами, губернаторами, далекими депутатами, сенаторами и армейскими генералами, подвергались перлюстрации; полиция прочитывала, а иногда и копировала тысячи таких писем; копии эти обычно попадали в руки контрразведки, — следовательно, эта организация обладала кладезем драгоценных сведений о мнениях, привычках и тайных мыслях российской элиты³⁶. В этом, возможно, и заключалась вторая причина, заставившая Сухомлинова сделать Мясоедова своими глазами и ушами в канцелярии контршпионажа: он понимал, что такого рода сведения могут быть источником власти, особенно ценной в той пронизанной интригами среде, которую представляла собой политическая жизнь российской монархии. Подтверждением верности нашей догадки относительно мотивов Сухомлинова может служить ретроспективное свидетельство Ерандакова о том, что Сухомлинова в особенности интересовали факты, касавшиеся высших чиновников военного ведомства и тех лиц, которые, как он считал, были враждебно настроены лично к нему³⁷.