– Я слыхала, что магистра Кейна видели в Гелиогабалусе.
– Наверное, видный вельможа.
– Странник в грязных лохмотьях, - поправила она. - И самый опасный человек в Бладстоуне.
– Сейчас в Бладстоуне находится Артемис Энтрери.
– Он самый опасный человек в Бладстоуне, - твердо повторила Ильнезара.
– Значит, магистр Кейн. Уверен, он передаст мое сообщение.
– Он не подводит короля Гарета, - сказала драконица. И предостерегающим тоном добавила: - Никогда.
– Возможно, ему будет также интересно кое-что узнать о погибшей племяннице Гарета, - задумчиво кивнув, проговорил дроу и, вставая, послал драконице самую обворожительную из своих улыбок.
Он изо всех сил старался не выдать сильнейшего разочарования и казаться лишь признательным за все, что она ему сообщила.
Он уже готов был уйти, но остановился, услышав за спиной голос Ильнезары:
– Ты все время плетешь паутину, в надежде, что кто-нибудь в нее попадется. С самых юных дней, проведенных в Мензоберранзане, ты так живешь. И, надо сказать, ты преуспел в интригах против таких, как Нелликт или Тимоско. Но слушай меня внимательно, Джарлакс. Король Гарет и его соратники скачут прямо и быстро, и никакими паучьими сетями их не удержишь. Магистра Кейна не остановит паутина.
Оказавшись на улице, Джарлакс быстро пошел прочь. Он приходил к Ильнезаре, надеясь заручиться их с сестрой поддержкой. Теперь же нужно было иначе строить планы относительно Ваасы, поскольку без помощи драконов его положение очень уязвимо - даже если забыть на время авантюру, в которую ввязался Артемис Энтрери.
Благоразумие нашептывало, что стоит на время затаиться, может, даже устроить себе отдых, как советовала Ильнезара, - и отступить перед препятствиями, растущими, как снежный ком.
Джарлакс рассмеялся - над собой он всегда смеялся громче всего.
– Благоразумие, - вслух произнес он, будто пробуя слово на вкус. - Тоска смертная.
Все здравомыслящее в нем настойчиво требовало последовать совету Ильнезары и оставить двойную игру, вести которую в Бладстоуне становилось все сложнее. Он понимал, что противодействие усиливается и опасность может подстерегать за каждым углом. Рассудительный человек ради безопасности плюнул бы на свои потери и приобретения. Смерть в расчеты таких рассудительных людей, хотя они об этом и не задумываются, не входит, подумал Джарлакс.
Ясно, что положение складывается угрожающее. Разумный игрок в сава, оказавшись в проигрышной ситуации, жертвует фигуру или сдается.
Но Джарлакс был выше их, он делал шаг, казавшийся несуразным, даже глупым. Он блефовал еще больше.
– «Пусть кости судьбы изменят саму доску»,- процитировал он старую дроускую поговорку, родившуюся в мире Хаоса. Согласно откровению Ллос, когда действительность становится очень опасной, надо стремиться изменить действительность.
По мысленному приказу Джарлакса каблуки его громко застучали по мостовой, и он пошел прочь из Петли, повторяя про себя одно имя: «Магистр Кейн».
Все-таки Джарлакс спал с драконом.
* * *
– А ты что, под потолком висел? - пробурчал Атрогейт. - Тоже мне летучая мышь!
– Разве им не следует об этом знать? - с невинным видом спросил Джарлакс.
– Им не следует знать, что я это знаю!
– Ты всерьез считаешь, что Дозорным ничего не известно о Кантане и о том, что в замок его сопровождал приятель-дворф?
Атрогейт вжал голову в плечи - и словно уменьшился в размерах - и, чтобы заглушить страх, опрокинул в рот еще одну кружку эля.
– Неужели ты настолько простодушно относишься к своим врагам? - гнул свое Джарлакс.
– Они мне не враги. Я никогда не шел ни против короны, ни против кого бы то ни было, если только меня не вынуждали.
Дроу чуть улыбнулся. До чего знакомые слова! Правда, произнесены с дворфским акцентом, но разве не почти то же самое он слышал от Энтрери?
– Скоро все выяснится, - сказал он. - Ведь племянница Гарета погибла.
– До сих пор понять не могу, как это случилось!
– Вряд ли соратники Гарета примут в расчет подробности.
– То же самое можно сказать и о друзьях Нелликта, если я сделаю то, о чем ты просишь.
– Полагаю, как раз наоборот, - возразил Джарлакс. - Положение Эллери настолько двусмысленно, что это может смягчить удар по Нелликту, так что ты даже окажешь ему услугу.
Атрогейт фыркнул, и из носа у него брызнул эль.
– Мой невысокий друг, до сих пор ты жил припеваючи, оставаясь в стороне от паутины, которую плели твои друзья.
– Не пойму, о чем ты болтаешь?
– Ты один из них, но ничего не смыслишь в их делах, - пояснил дроу. - Ты служишь Цитадели Убийц, но заговоров вместе с ними не устраиваешь. Ты не сделал ничего такого, что потребовало бы вмешательства короля Гарета, иначе тебя уже давно призвали бы к ответу.
– А сейчас призовут?
– Да. Мы словно идем по замкнутому кругу, и скоро авангард встретится с арьергардом. Битва, боюсь, будет жаркой, а места для всех мало, так не лучше ли решить, на чьей стороне сражаться?
– Если ты считаешь, что Нелликт в арьергарде, то дружок твой уже перескочил в авангард.
– Речь сейчас не об Энтрери. Речь о тебе и обо мне, - сказал дроу, подталкивая к Атрогейту очередную кружку, которую тот, по своему обыкновению, с ходу опорожнил. - У меня на родине, в Мензоберранзане, - продолжал Джарлакс, - есть одна поговорка: «Пэй не нил не-не ураили».
– А я еще думал, что ты только выглядишь смешно. Послушать, как ты говоришь…
– «На самом деле путы можно сбросить», - перевел Джарлакс. - Тебя, друг мой, опутали тревоги. Сбрось их.
– Вряд ли правда придется ему по вкусу.
– Но он настолько мудр, что не накажет вестника.
Атрогейт глубоко вздохнул и залпом проглотил еще одну порцию эля. Потом хлопнул ладонями по столу и решительно поднялся.
– Он заплатит, - сказал он обернувшейся к нему подавальщице, указывая на дроу, и отбыл разыскивать мастера Кейна.
– «Пэй не нил не-не ураили», - негромко повторил Джарлакс. Он правильно перевел дворфу старую поговорку, только не сказал, что в ней говорится не о путах тревог и волнений, а об оковах бренной плоти.
* * *
«Надо дать понять, что я близко», - думал Атрогейт. Вряд ли умно застать магистра врасплох. Он взял расшатанную деревянную лестницу и с грохотом приставил к стене гостиницы.
– Гостиница потому и называется гостиница, что гостят внутри, - ворчал он, поднимаясь. - Никто не снимает койку на крыше.
Взбираясь, он старался производить как можно больше шума. Добравшись до края, он увидел футах в десяти от себя монаха, сидящего прислонясь спиной к каменной трубе. Ноги он поджал под себя, а руки с раскрытыми ладонями положил на колени. Ни единый мускул его тела не двигался, монах казался не живым существом, а, скорее, частью строения, вроде трубы.