По обе стороны правды. Власовское движение и отечественная коллаборация - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Мартынов cтр.№ 33

Подобные действия, принятые руководством КОНР в конце войны, опровергают утверждение Иоахима Хоффманна будто «к 1945 году можно говорить уже о намеренном оттеснении старых эмигрантов» .

Одновременно следует иметь в виду, что и власовцы, и белогвардейцы осознавали риск обвинения в реставрации со стороны советской пропаганды, в случае, если в руководство РОД войдут известные деятели эмиграции или Белого движения. Подобные опасения не были безосновательны, так как до 1942 года советская пропаганда эксплуатировала тему восстановления монархии, а до 1943-го — возвращения помещиков . Поэтому, по ироничному предложению Василия Малышкина руководством считалось необходимым «спрятать наших “белобандитов”» .

Хотя, конечно, напряженность между эмигрантами и недавними подсоветскими коллаборантами сохранялась. Она была вызвана взаимным непониманием. Часть власовцев всю вину за приход к власти коммунистов возлагала на политическую элиту российской империи . В свою очередь имело место и недостаточное знание со стороны эмигрантов культуры СССР.

Вторая встреча Хольмстона-Смысловского и Власова произошла между 30 апреля — 10 мая 1943 года, во время посещения главой РОА тыловых районов группы армий «Север».

По мнению фон Регенау, «она была более продуктивной, хотя лишь отчасти удачной. На этот раз, после хорошего ужина, мы проговорили до 4-х часов утра. Разговор с официального тона сорвался следующим эпизодом. Власов долго и интересно рассказывал мне о некоторых своих боевых операциях против немцев и, увлекшись, показывая на карте ход боя, воскликнул: “Вот здесь мы вам здорово наклали!”

“Кому вам?” — спросил я холодно. “Ну, конечно, немцам”, — ответил генерал. “Ах, так? Значит, вы — коммунисты — разбили здесь кровавых фашистов?” Андрей Андреевич спохватился и рассмеялся. “Нет, я думаю иначе, — сказал он, — здесь русские разбили немцев”. “Русские всегда были непобедимы!” — возразил я. “Ну, ясно!” — сказал Власов, и мы, оставив фашистско-коммунистическую тему, перешли на чисто русскую и, таким образом, нашли язык, который позволил нам весьма интересно проговорить всю ночь. Власов говорил некрасиво, но удивительно просто и, я бы сказал, очень ясно. Много было логики и веры в то, о чем он говорил. Власов не любил пустословить и говорить вот так, зря, на любые темы. Он брал жизнь и относился к исполнению своего долга весьма серьезно. Рассказывал только то, что, по его мнению, засуживало внимания, и задерживался только на тех темах, которые его интересовали или в которых, по его личному убеждению, он хорошо разбирался. Там, где он не чувствовал себя компетентным, он избегал задерживаться и переходил на другую тему. Зато там, где он считал себя специалистом, он говорил весьма интересно, авторитетно и с большим знанием дела» .

Следует отметить, что не все мемуаристы разделяли подобные точки зрения Хольмстона-Смысловского о Власове. Журналисту Александру Казанцеву не казалось, что генерал говорил «некрасиво»: «Власов много рассказывает о Китае, о Чан Кайши, о встречах со Сталиным в Кремле, куда он был вызван в тяжелые для Москвы дни, о боях на окраине столицы и о том, как скованная морозом немецкая армия под ударами сибирских дивизий покатилась от Москвы на запад. Рассказывает он мастерски, и есть рассказы, которые могли бы сделать честь профессиональным чтецам и артистам» . Высоко оценивали ораторские способности генерала Николай Старицкий и Константин Кромиади. Старицкий писал: «Говорил Власов образным и ясным языком, с искренним чувством, но без пафоса. Это не был пропагандный монолог, бьющий на эффект, а деловой доклад, рисующий создающуюся обстановку. Лишь в заключительной части его речи почувствовалась горечь и страстность». В свою очередь Кромиади обращал внимание на то, что «Власов обладал незаурядным даром речи, говорил просто и доходчиво, и знал хорошо историю России, нравы и обычаи народов, часто в своих выступлениях пользовался примерами исторического и бытового порядка, что делало его речь красочной и убедительной» .

Что же касается переходов на темы, то, по мнению Богатырчука, Власов умел быстро ориентироваться «в самых сложных вопросах, даже в том случае, если он не имел с ними предварительного знакомства» .

По мнению фон Регенау, у Власова «чувствовалась хорошая военная и политическая школа, а также навык разбираться в крупных вопросах, в особенности в вопросах организационного характера. Он был, безусловно, прекрасным организатором и отлично знал военное дело. Ему, конечно, трудно было разобраться во всей сложности немецкого государственного аппарата, да и в общей политической обстановке. Взаимоотношения между отдельными западными державами были ему неизвестны и малопонятны. В этом отношении сидение “за чертополохом” ^[87] сказывалось на каждом шагу» .

Но полной искренности опять не возникло. Хольмстон-Смысловский не смог растопить весь лед, а Власов в свою очередь не чувствовал в себе достаточного доверия к собеседнику. Тем более, что «многое, о чем я говорил ему, его искренне удивляло, а многому он просто не поверил… Чувствовалось, однако, что он все больше и больше сбрасывает с себя “премудрости” политграмоты и начинает вставать во весь свой большой русский рост. Одной из характерных черт Власова была чисто русская способность глубокого анализа. Власов был русским, насквозь русским. Плоть и кровь русского хлебопашца, а потому он не только знал, но понимал и чувствовал чаяния и нужды русского народа удивительно ясно, больше того — резко. Революция и партия, конечно, наложили на него сильный отпечаток. Он плохо разбирался в вопросах государственной стратегии и исторической политики. История тысячелетий динамики российского народа была совершенно чужда ему и ему, безусловно, нужно было бы побывать в Европе, чтобы на многое взглянуть иначе, значительно шире, глубже и с иной точки зрения. Проще — он не знал жизни по ту сторону “чертополоха”, то есть политических, военных, социальных и исторических взаимоотношений, а также техники и метода западной дипломатии. В военном отношении он был превосходный тактик, но не глубокий стратег. Ему нужно было бы еще поучиться, чтобы проникнуть в “тайну магии” вышеупомянутых наук и вопросов, а также русских исторических задач, геополитических законов и доктрин государственной стратегии. Зато, повторяю, во всех иных вопросах, касающихся тактики военного дела, организации, политической сноровки, понимания психологии народов России, их быта и стремлений — Власов безусловно стоял на высоте того исторического задания, которое ему пришлось выполнять ^[88]. Психологически он “разгрызал” людей замечательно и, например, мне он указал на целый ряд моих личных недочетов, которых я сам в себе не замечал. В этом отношении я был ему очень благодарен, ибо впоследствии, когда мне пришлось формировать 1-ю Русскую армию (1-я Русская национальная армия. — А. М), и ко мне пришло приблизительно 20% старых, а 80% новых, критика генерала Власова моей психологии мне пригодилась.