Тайны Третьего Рейха. Спартанцы Гитлера - читать онлайн книгу. Автор: Олег Пленков cтр.№ 12

В гитлеровской идеологии «арийство» и «еврейство» и были зависящими друг от друга величинами, эта пара могла варьироваться: «германство» и «славянство» (Гиммлер) или «нордическая крестьянская раса» и «кочевники» (аграрный «папа» нацизма Вальтер Дарре) — главное, чтобы был динамический потенциал, чтобы было противостояние, борьба. Излишне говорить, что на деле никакого реального противостояния в этих диалектических парах не было или почти не было, были просто определенные культурные стереотипы, мнимые антагонизмы, вымышленная несовместимость, устойчивые социальные мифы, которых по необходимости вызывали к жизни. Даже такая важная гитлеровская идеологема, как борьба за «жизненное пространство», при близком рассмотрении оказывалась пустышкой: со времен Великого переселения народов в Европе никаких серьезных перемен в расселении различных этносов не произошло. Даже крупные завоевательные войны, — например, разделы Польши, — не привели к изменению национального состава на приобретенных Россией, Пруссией или Австро-Венгрией польских землях; поляки оставались жить там, где их застали завоеватели, которые с большей или меньшей энергией пытались давить на местное население. И где же в таком случае «вековая борьба» за жизненное пространство? На этом примере становится ясно, что Гитлер, избрав поначалу внешне безупречное по своей очевидности суждение, начинал произвольно нагнетать аргументацию, совершенно не стесняясь в средствах, которые скоро переставали соответствовать предмету доказательства. Это классический пример использования в риторике принципа «a forte-riori», то есть способа аргументации от очевидного (в данном случае — мнимо) к еще более очевидному.

Упомянутые гитлеровские диалектические пары, тезис и антитезис, акция и реакция — нужны были только для того, чтобы состоялся акт политики, чтобы широкие массы людей пробудились к действию, к активности, чтобы вызвать у них игру воображения, то есть те эмоции, которые, по существу, и являются сущностью национал-социализма, большевизма, фашизма. Иными словами, антисемитизм Гитлера не был его самоцелью: гораздо важнее, чем судьба национального меньшинства, была политическая мобилизация 80-миллионного народа. С другой стороны, нельзя считать, что антисемитизм Гитлера является ключом к разгадке его успеха: в беседе с Раушнингом Гитлер сказал однажды, что если бы евреев не было, их следовало бы изобрести. То есть для политической мобилизации могли быть использованы и другие средства.

Иоахим Фест писал, что Гитлер не терпел над собой никаких авторитетов, даже авторитета идеи: «Национализм, антикапитализм, культ народных обрядов, внешнеполитические концепции и даже расизм и антисемитизм были открыты для постоянно подвижного, абсолютно беспринципного оппортунизма, который ничего не уважал и не боялся, ни во что не верил и как раз самые торжественные свои клятвы нарушал наиболее беззастенчиво» . Немцы со злой иронией называли идеологию национал-социализма «миром, где воля есть, а ума не надо». И все же некоторые немецкие исследования эволюции мировоззрения Гитлера подтверждают вывод о том, что идея завоевания «жизненного пространства» на Востоке принадлежит к числу констант гитлеровской идеологии , определявших и его расизм, и антисемитизм, и империализм.

В движениях, где политический выбор есть дело веры, важно иметь свою библию, тому примером — «Основы ленинизма» Сталина, «Капитал» Маркса, «Красная книга» Мао, «Идеи наполеонизма» Луи-Бонапарта. Такую книгу не обязательно читать и понимать: сложность и неясность составляют скорее ее достоинства, ибо свидетельствуют о глубине мысли вождя, о его умении ставить вопросы, которые не по плечу простым смертным… Вместе с тем эта книга была во всех случаях и необходимым отражением умственного и психического состояния общества, отражением вторичным, сильно искаженным, корявым, но отражением… Французский правый публицист Дрие ла Рошель остроумно писал, что книга Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» очень разочаровывает, но разве вышло бы лучше, если бы перед назначением на пост командующего Итальянской армией Наполеона попросили истолковать несколько статей из Энциклопедии? «И разве гений Ленина, всецело тактический, не проникнут чем-то родственным философии движения и действия, которая распространялась в это время Вильфредо Парето и Жоржем Сорелем в философии, Анри Пуанкаре в науке, а немногим позже, в обличий футуризма, кубизма и сюрреализма привнесли в искусство доктрины, основанные на отрицании разумного начала бытия, на идеалистическом феноменализме, ведомом прагматической моралью?» . Трудно с этим не согласиться.

Для нацистского движения такой книгой стала «Майн кампф», в которой были и остроумные мысли, и меткие формулировки, и впечатляющие картины. Впрочем, сам Гитлер относился к «Майн кампф» довольно критично, однажды он сказал: «Я не писатель. Каким прекрасным итальянским говорит и пишет Муссолини! У меня на немецком так не получается. При написании текста у меня путаются мысли. Поэтому “Майн кампф” — это сборник передовиц для ФБ. Но даже в таком качестве из-за отвратительного немецкого эти передовицы не могут быть признаны образцовыми» . В другой раз Гитлер назвал «Майн кампф» стилистически неудачной чередой передовиц из партийного официоза ФБ, в третий раз — «фантазиями, появившимися за решеткой» . Как бы там ни было, но «Майн кампф» отразила все кошмары и интеллектуальные вывихи своего времени: прочно засевший и долго не проходивший страх перед большевистской революцией и возможностью ее распространения; специфический антисемитский психоз немца из Вены; страх немецкого фелькише, что неповоротливые и медлительные немцы, несмотря на их культуру и традиции, в гонке буржуазного века окажутся побежденными; наконец, страха перед растущим отчуждением человека от общества, от производства и от политики.

Из «Майн кампф» понятно, что большевизм был для Гитлера одновременно и пугалом и образцом для подражания; Гитлер был уверен, что его партия — это более веский ответ большевизму, чем западные демократии. Go временем все становятся похожими на своих врагов; это стало ясно уже по делу Рема, а в стремлении к уничтожению евреев проявилось полное родство нацистов с большевиками и их практикой массовых убийств людей . Его критика марксизма, однако, представляется вполне зрелой; однажды он следующим образом высказался о конечной цели марксизма — построении коммунизма: «Мы ведь прекрасно знаем, что не существует конечного состояния вещей. Будущее подобно неистощимой реке, потоку бесконечных возможностей создания чего-то нового» . С другой стороны, По общим идеологическим признакам Гитлер был все же революционером; его отношение к марксистам было смесью страха и восхищения и, несмотря на свое презрение к «ноябрьским преступникам», он рассматривал Ноябрьскую революцию как предпосылку «величайшей революции 1933 г.». Революционная концепция Гитлера включала в себя попытку превращения Германии в современное динамичное государство. Гитлер хотел повысить социальную мобильность в смысле оптимизации нужд и потребностей «народной общности», создать «равенство шансов». По отношению к буржуазии он находился на резко отрицательных позициях, в то время как к рабочему классу относился положительно. Он планировал «революционные» преобразования в экономическом порядке: под девизом «примат политики» он стремился к своего рода «mixed economy», к идее социализации он в целом относился положительно. Гитлер был поклонником технического прогресса. Из этого можно сделать вывод о том, что, с точки зрения содержания гитлеровской идеологии и метафизики, Гитлера нельзя целиком отнести к правому политическому спектру . Он был идеологом «национальной революции» особого свойства и качеств, впрочем, есть ли одинаковые революции, полностью идентичные по содержанию и целям?