Испытание сталью - читать онлайн книгу. Автор: Виталий Храмов cтр.№ 34

– Там, раненых таскает, – ответила она, махнув рукой на берег, потом смерила нас взглядом, – Так он ваш? Понятно! Вас, лосей, только такому племенному бычку и утащить!

– Ух, я тебя! – закричал я, и она, взвизгнув, скрылась.

Ржач на НП на несколько минут. Это напряженность боя отпускает.

– Так, бойцы, срочно найти нашего бога войны! У него ещё радиопозывной колючий. И наших радистов. Не НП, а черт знает что! Развоевались! Впереди ищите, теперь за наступающими цепями погнали.

Почему я сам не пошёл вперёд? Не вижу перспективы. Прорыв не удался. И не известно, удастся ли? По моему мнению, немцы уже нагнали сюда оперативные резервы, попробовали нас спихнуть в реку, не вышло. Теперь будут перемалывать наши роты и танки на своей эшелонированной обороне, планомерно отходя на заранее подготовленные позиции. Это не прорыв. Это отпихивание врага.

А нас собирались в прорыв запускать, по мягким и нежным тылам гулять. Можно, конечно, мою бригаду использовать и как перфоратор. Мы вполне себе проломим несколько линий обороны нациков. И иссякнем. Но заставит ли это противника отменить отправку на юг механизированных дивизий? Ради них ведь всё затевалось. Не удастся вернуть немецкие танки сюда – все жертвы сегодняшнего наступления будут напрасными. Из стратегического масштаба бой перейдёт в разряд боёв местного значения. По улучшению позиций. Но потери – несопоставимы.

Хотя, если верить тому, что трепали про Ржев – там как раз так и получалось. И в очень крупном масштабе. По миллиону бойцов противостоящие стороны оставили в ржевских болотах.

Ну, видимо, не только я учусь «носить геометрию». Но и более крупные командующие. Не зря же они называли 1942 год «учебным». А по-другому и не научишься. Это раньше, на диване с книжкой, я думал: «чем они там в своих военных училищах и академиях занимались?» А теперь я знаю – воевать умеет только тот, кто воюет. Невозможно научиться этому «заочно».

Вернулась группа бойцов с радистом. Радист передал мне трубку. Вызывал меня Сугроб – начштаба. Передал приказ Психолога срочно прибыть в Берлогу. Значит, Ватутин у меня в штабе. Именно молодые генштабисты, что теперь служат при моём штабе, мне так много рассказали про этого выдающегося полководца. В том числе и его прозвище – Психолог. И тогда я вспомнил его. Ватутин будет Киев брать. А потом погибнет от рук украинских нацистов-бандеровцев. Но сейчас он жив, полон сил, и голова его варит, как автоклав. Посмотрим, что он там надумал.

Но сначала собрал своих, что разбежались по плацдарму, как тараканы, надавал всем заданий: военкорам – запечатлеть на плёнку результаты «противостояния» брони и снаряда, Кактусу велел прекратить вести огонь всеми видами боеприпасов, кроме «польских», и отводить батареи на запасные позиции, рембату – провести ревизию подбитой и брошенной техники на предмет поиска трофеев, космодесанту – не лезть в бой, обеспечить выполнение службами бригады их заданий и вернуть всех к ночи в расположение, то есть на восточный берег.

– Мы не будем наступать?

– Будем. Но не сейчас. И, возможно, не здесь. Всем всё ясно? Выполнять!

Пошли к берегу. Я, Громозека, Кактус, радисты и бойцы охраны. Не кучкуясь, россыпью, от укрытия к укрытию – немец долбил по плацдарму. Вслепую, но постоянно.

– Командир, Бегемот!

Сгоревший самоход стоял в ложбине, скрывавшей его по срез ствола. И даже это его не спасло от вражеского снаряда. Хорошо видна была обгоревшая пробоина. Длинная, снаряд вошёл чуть наискось, не срикошетив. Видимо, сразу полыхнул бензин развороченных баков. Сейчас Бегемот уже не горел, чадил. Рядом валялись два красных огнетушителя. Тел не было – я заглянул в нутро раскалённой машине. Но, увидев цилиндры снарядов в боеукладке, быстро дал задний ход, махнув рукой, чтоб остальные тоже прятались. Так можно и по ветру развеяться! Как они не рванули?

С безопасного расстояния обернулся, снял каску, склонил голову, перекрестился. Минус один.

Второй самоход нашли на берегу. Тоже битый, но боеспособный, на ходу. И пустой. Экипажи обеих машин были тут. Половина завёрнута в брезент. А погиб тот экипаж, где командир был с испорченным скальпом.

Не слёг он в госпиталь. Не дожил. Они отбивали танковую контратаку врага. Самоход вспыхнул, как спичка. Горящие люди вываливались из него и бежали живыми факелами. Голоса ребят, что видели это, постоянно срывались.

У меня и самого ком в горле мешал говорить. Горящие люди – это личное, особо проникающее. Зелёная клеёнка, холодный мертвый свет, родные ступни! А-а-а-а!

Но надо! Надо взять себя в руки. Я – не Витя Данилов, я – комбриг Медведь! У меня ответственность дело! Надо, Витя, надо! Надо, что-то надо сказать. Я же командир, твою-то дивизию!

– Егеря не погибают! Они отступают в ад на перегруппировку!

Глупость. Пафосная, ненужная, неуместная глупость, но именно это я и сказал.

Отвернул брезент, посмотрел на обуглившихся ребят. Опять перед глазами вспыхнула картинка: морг, зелёная клеёнка, босые, родные, холодные ноги. Хорошо, я в тёмных очках, что скрывают глаза!

Провал. Следующее, что помню, да и то как-то фрагментарно – стою по колено в реке, жду лодку. Ни на кого не могу смотреть. Наверное, понимали, не беспокоили.

Первые. А сколько их ещё сегодня будет? А завтра? Как мне их завтра посылать в бой, если я их вижу такими чёрными, с полопавшейся кожей, оскаленных, с пустыми глазницами? Как найти в себе силы? И не очерстветь душой и сердцем при этом? Как? Не думать о них как о людях? Считать их штуками, как патроны? Так советовал один персонаж-мудак в «Горячем снеге»?

Причалила лодка. Именно за нами. Сел на носу, всю переправу смотрел невидящим взглядом в воду. Громозека пытался что-то сказать, был грубо послан.

Знаю! Всё знаю! И что скажешь, и что подумаешь, но – не надо! Не надо слов! Мало всё это знать! Надо что-то сделать со своим сердцем, душой, головой и совестью! Надо найти в себе силы жить дальше, воевать, делать то, что должен. И не стать тем чурбаном, что людей штуками считает. Остаться человеком. С живой душой.

Лодка ткнулась в камыши, выпрыгнул первым. По пояс в воду. Пох! Попёр буром, грудью раздвигая камыш.

Берег весь был перепахан воронками. Оказалось, мои миномётные самоходы выходили прямо к воде, отстреливались, отползали, а враг ещё долго лупил по этому месту. Побежали, а то – ещё залп кинет? Глупо сложиться не хотелось.

«Калькулятор» в моей голове вякнуть пытался – а как немец вычислил мои миномёты, ведь накрыл же их позиции? Но тоже матёрно был послан по аморальному маршруту, чтоб не закатывал арбузы шире головы.

Переправа гудела и бурлила в километре севернее. На любой мало-мальски возвышенной кочке стояли зенитки, жадно тянущие свои хоботы в облака, где мошками купались несколько силуэтиков стальных птиц. Всё было вдоль и поперёк изрыто узкими окопами – укрытия от обстрелов и бомбёжек. Кое-где валялись обёртки от индпакетов и обрывки бинтов – не всем повезло укрыться безнаказанно.