Придуманные люди с острова Минданао - читать онлайн книгу. Автор: Лев Минц cтр.№ 8

«Ненависть к европейцам!» — пронеслось в голове специалиста-экономиста. Где-то он об этом читал.

Появился полицейский. Увидев иностранца, он тоже радостно засмеялся.

«Охранка! — мелькнуло в голове специалиста. — Провокация!»

Не будем забывать, что действие происходило лет двадцать назад, а совсем незадолго до того Южную Корею у нас малевали только черной краской.

Собрался народ. Народ смеялся.

«Даже народ оболванили… — мучительно подумал специалист, — трудовой народ…»

Опустим занавес сострадания над этой сценой, тем более что через некоторое время появился переводчик, и все встало на свои места. Главное же для нас — смеялись корейцы не оттого, что им было смешно. Дама смехом скрывала отчаяние от совершенного деяния. Полицейский — неудобство от того, что: а) происшествие имело место на вверенном ему участке и б) смущение перед иностранцем, который бог весть что может подумать о Корее, ее водителях и полицейских.

Народ же выражал таким образом сочувствие всем.

Корея, Вьетнам, Япония… Особенно Китай. Разница цивилизаций приводит к тому, что в этих странах мы обязательно ждем чего-то отличного от нашего: в конце концов, мы принимаем как должное, что эти люди едят палочками, а не вилками, как мы. Более того, кто сейчас не умеет есть палочками, поливая еду соей, вон даже восточный Новый год стали отмечать! Мир сблизился. Правда, поздравляем мы с ним не тогда, когда он наступает по лунному — подвижному — календарю, а по нашему, так ведь и сои мы льем куда больше, чем надо. Но автору этих заметок никогда еще не доводилось встретить человека некитайских (невьетнамских, неяпонских) национальностей, который был бы знатоком и ценителем восточноазиатского юмора.

Меня занимал этот вопрос, и я постарался прочитать как можно больше о понятии смешного в столь глубоко мною уважаемых странах буддийско-конфуцианской цивилизации.

Помню, в записках некоего Тралли — не помню, кто он по национальности, главное, что европеец и работал в японской фирме — я прочитал, что самым трудным в общении с коллегами и работодателями была неожиданность их реакции. Бедный Тралли как-то опаздывал на работу, неудачно спрыгнул с трамвая, упал, задрав ноги, и был замечен японцем-коллегой. Японец не мог на месте устоять от хохота, чем бедного Тралли обидел. Но еще больше он обидел беднягу, немедленно рассказав об инциденте начальнику, скажем, г-ну Сумитомо. Г-н Сумитомо тут же вызвал Тралли, попросил все рассказать снова и корчился при этом от смеха. Не плати японцы приличную зарплату, только бы они своего сотрудника и видели! Зарплата была приличной, пришлось терпеть. Стоило приехать каким-нибудь инспекторам из Токио, как беднягу вызывали, и когда настроение повышалось, начальник говорил: «Тралли (получалось: Турари), расскажите, как вы упали».

А высокий гость из Токио уже начинал хихикать от предвкушения. Потом рассказ утратил юмористическую свежесть, но служебное положение (сильно от этого комического инцидента усилившееся) требовало неформальных встреч с токийскими визитерами, и те стали воспринимать его как почти своего. И вот один почтенный пожилой джентльмен, служивший во время войны на флоте врачом, рассказал о том, как их эскадру нещадно разбомбили американцы у побережья Суматры.

— Вода, — рассказывал отставной врач, — просто кипела от напалма! И моряки императорского флота, — тут он сделал паузу, — плавали в кипятке, как вареные рыбы!

И рассказчик захохотал, и все захохотали, а врач, усиливая юмористический эффект, повторил, утирая слезы:

— …как вареные рыбы!

Тут через силу засмеялся и Тралли, честно говоря, ничего смешного в страданиях моряков императорского флота (хоть они и были тогда врагами) не видевший.

Отсмеявшись, господин доктор сказал:

— Я вижу, у вас превосходное чувство юмора, Турари-сан! Мне говорили, что вы очень смешно падали с трамвая. Расскажите, пожалуйста…

Так вот страдал бедный господин Тралли…

Ну да бог с ним. Автор этих заметок в японских фирмах не работал. Зато ему пришлось провести немало времени во вьетнамских коллективах. Я заметил, что вьетнамцы очень смешливы, во Вьетнаме все время слышишь смех. По любому поводу. И даже без причины — на наш взгляд; тогда он служит проявлением вежливости и воспитанности. Тесно сойдясь с вьетнамскими друзьями и коллегами, я услышал от них множество забавных историй и могу утверждать, что народные вьетнамские анекдоты смело можно рассказывать у нас в здоровом армейском коллективе. Поэтому и пересказывать их не имеет ни малейшего смысла.

Но мой мудрый друг Ле Суан Ту, вспоминая своего дедушку-конфуцианца, поведал, что дедушка любил рассказывать одну смешную и поучительную историю о Кунфуцзы (Учителе Куне — Конфуции).

— Кун-фуцзы однажды шел по мосту. На мосту сидел павлин. «Павлин, кш-кш!» — сказал Учитель.

Мой друг приходил в состояние крайней веселости, излагая эту поучительную и забавную историю. Но так никогда и не смог объяснить мне — что же тут смешного. Наверное, чтобы оценить всю прелесть новеллы, надо хорошо знать иероглифы, чтение которых и каллиграфию всю жизнь преподавал дедушка-конфуцианец.

Впрочем, понимание юмора и способ пошутить может застать нас врасплох и в тех местах, где окружающие люди — не сплошные брюнеты с характерным разрезом глаз. В странах, где блондинов больше, чем брюнетов, и глаза самые обычные, и история не записана иероглифами, тоже есть от чего стать в тупик.

В детстве я часто читал переведенную с немецкого книжку «Макс и Мориц — шалуны». Она была издана до революции и потому отличалась прекрасной бумагой и смешными рисунками. Я хорошо помню, что мы с ровесниками искренне веселились.

Хотя сейчас не могу вспомнить — отчего же именно: толи Макс с Морицем плюхались в реку, прогуливая уроки, толи, наоборот, так привязывали веревку, что их сосед, портной по фамилии Бек, спотыкался и падал, а шалуны М. и М. издевательски пели: «Портной-портняжка, мек-мек-мек!». В любом случае это был так называемый «юмор ситуаций». Без всяких там тонких намеков и иронии. Нам, восьмилетним пацанам, этого и надо было.

Но уже в весьма взрослом возрасте я попал в Германию и был поведен в цирк. Это был очень знаменитый цирк, и шутки здешнего клоуна расходились по стране и становились фольклором. Вообще я заметил, что немцы очень серьезно и уважительно относятся к цирку, и поход туда не обязательно связан с необходимостью повести ребенка. Вот и меня, зарубежного друга и гостя, повели в цирк.

Посредине арены стоял рояль, и на нем играл грустный клоун в преувеличенно-концертном наряде. На рояле стояла ваза с очень большим и ярким цветком. Появился другой клоун — тот, чьим остроумием наслаждалась чуть ли не вся Германия (объединенная к тому моменту). Публика начала смеяться с первого его шага по арене. Но когда он разулся, стянул с ног длинные полосатые носки и положил их на рояль, публика напряглась и смолкла в предвкушении. Цветок в вазе на рояле вдруг согнулся и стал увядать на глазах. Цирк взорвался от аплодисментов. Игравший на рояле клоун, до тех пор не замечавший новоприбывшего, грустно спросил: