Мозг во сне. Что происходит с мозгом, пока мы спим - читать онлайн книгу. Автор: Андреа Рок cтр.№ 14

Его выводы были подкреплены неожиданными результатами, полученными от двух из участвовавших в исследовании детей. Два мальчика из группы от одиннадцати до тринадцати лет при пробуждении в фазе REM редко рассказывали о своих сновидениях. И хотя у них были вполне приемлемые навыки запоминания и вербальные умения и они хорошо успевали в школе, они, однако же, демонстрировали ненормально низкий — характерный для пяти-семилетних детей — результат в тесте с картинкой и кубиками. «В их случае, в отличие от пяти-семилетних детей, речь шла не о том, что у них бывали сновидения, но они их не запоминали либо не были в состоянии описать. Скорее всего, они просто не видели снов, или их сны были неинтересными, незапоминающимися», — утверждал Фолкс.

Мнение Фолкса о том, что у детей до пяти лет еще нет необходимых для сновидений зрительно-пространственных навыков, подкреплялось исследованиями сновидений слепых, которые проводила жена Фолкса, когнитивный психолог Нэнси Керр. Те, кто потерял зрение в возрасте до пяти лет, крайне редко рассказывали о визуальных образах в сновидениях. Те, кто ослеп в возрасте от пяти до семи, иногда говорили о визуальных образах; те же, кто перестал видеть после семи лет, сохранили способность видеть в снах такие же визуальные образы, как и зрячие, они также могли описать внешность тех людей, которых встречали до того, как потеряли зрение. Поскольку Фолкс установил, что период от пяти до семи лет является решающим в развитии сновидений, он утверждает, что именно в этот период мозг обретает способность создавать зрительные образы без опоры на непосредственный перцептивный опыт. «Сновидение имеет отношение не к тому, как мы видим, а к нашей способности думать о людях, предметах и событиях вне прямой связи с их физическим присутствием», — говорит Фолкс.

Процесс мышления, конечно же, также позволяет незрячим создавать зрительные образы, хотя они больше не могут получать информацию с помощью органов зрения. Психолог Рэймонд Рэйнвилл, который потерял зрение в 25 лет и с тех пор изучал феномен сновидений у незрячих, говорит, что в первое время после того, как он ослеп, визуальные образы в его сновидениях были по-прежнему яркими и четкими: «Способность видеть в снах была первым шагом в моем осознании того, что зрение и видение — совершенно разные феномены. Видение — это образ мышления, с моей точки зрения».

С тех пор как Рэйнвилл ослеп, прошло уже более тридцати лет, и теперь, говорит он, образы, которые он видит в сновидениях, похожи на те визуальные образы, которые он создает в своем сознании в период бодрствования: «Я могу создавать визуальные образы предметов или людей, основываясь на информации, поступающей от других органов чувств. Я никогда не видел своих детей, но уверен, что знаю, как они выглядят, и когда они приходят ко мне во сне, я их вижу». Но когда он видит во сне дом, в котором вырос, или то, что происходило до того, как он ослеп, визуальные образы совершенно иные: он видит их с той же четкостью, как и в те времена, когда глаза были еще надежным средством получения информации: «Большинство возникающих в сновидениях образов зависят от того, что мы помним, и с возрастом все больше и больше того, что я запоминал, становилось воспоминаниями слепого». Яркие сновидения, в которых он видит то, что когда-то видел своими глазами, бывают у Рэйнвилла не чаще пары раз в год, и, как правило, случаются они тогда, когда в его образе жизни происходят какие-то сбои или перемены или после какого-то сильного эмоционального переживания.

Он вспоминает один сон: ему одиннадцать или двенадцать лет, и он гуляет по пляжу, как частенько делал это со своим дедушкой. Он четко видит идущих мимо людей, в особенности некую привлекательную даму в голубом купальнике и с блестящими черными сережками. Они с дедушкой останавливаются у киоска с пиццей, ждут, пока пицца остынет, и дедушка взволнованно говорит ему: глянь, кто идет! «Я уверен, что он говорит о ком-то из членов семьи, я поворачиваюсь — и вижу, что все замерло, застыло. Я понимаю, что вижу открытку, и понимаю, что это сон», — вспоминает Рэйнвилл. Он говорит, что такие сны, в которых он видит свою жизнь до того, как с ним случилось несчастье, полны радости, он ощущает счастье, но по пробуждении на него наваливается огромная печаль, потому что он возвращается к реальности, к пониманию того, что он слеп: «Однако же память о том, каково это — быть зрячим, играет очень важную и стимулирующую роль в поддержании психологической способности создавать реалистичные визуальные образы. Мне также помогает осознание того, что я не утратил неврологическую поддержку».

Он рассказывает и о том, что сновидения играют ключевую роль в его способности передвигаться в новом для него окружении и запоминать возникающие в его воображении зрительные образы. Когда перед ним встала задача запомнить дорогу к новому кабинету зубного врача, у него было сновидение, которое он сам называет «консолидирующим»: все слуховые и чувственные данные, которые он впитал во время нескольких первых походов к врачу, слились воедино, и он обрел ментальную картину и нового кабинета, и нового пути. После того как он увидел свой путь в этом «консолидирующем» сне, он смог преодолевать его с той же легкостью, как он передвигается по своему собственному дому, а ориентируется он в доме столь же уверенно, как любой зрячий. Подобные сны также помогают консолидировать, закреплять и другие типы новых зрительных представлений: «Когда моя дочка сделала короткую стрижку, я ощупал ее новую прическу, оценил ее, как-то прокомментировал. И все же, когда я снова встречался с дочерью или думал о ней, я совершенно спонтанно представлял ее с длинными волосами. Но однажды она мне приснилась с этой своей новой прической, и с тех пор, когда бы я о ней ни вспоминал, я представлял ее уже стриженой». Он говорит, что и другие потерявшие зрение не в самом раннем детстве рассказывают о подобных сновидениях.

Фолкс был заинтригован тем, как у детей постепенно и естественным путем возникает способность к визуализации, подобная той, что характерна для потерявших зрение, но еще больше он был удивлен тем, сколько времени проходит, прежде чем в детских снах появляются образы их самих как активных персонажей собственных сновидений.

Он придавал этому особое значение, поскольку данные нейропсихологических исследований показали, что, если человек не способен генерировать определенную категорию образов в сновидениях, он не может создавать их и в период бодрствования. Это наводило на поразительное предположение: получалось, что дети, по крайней мере до семи лет, не обладают сознательной самоидентификацией. Тесты, которые психологи разработали для того, чтобы понять, развилось ли у ребенка осознание своего «я», включали в себя вопросы о том, считает ли себя ребенок той же личностью, какой был в младенчестве, или будет ли он той же личностью, если ему дать другое имя. «Рассказывая о своих сновидениях, дети говорят нам о тех действиях, которые они могут или не могут представить перед своим мысленным взором, — говорит Фолкс. — И, что самое замечательное, они даже не понимают, о чем именно рассказывают».

В середине 1980-х годов Фолкс предпринял еще одно исследование сновидений детей пяти и восьми лет — это было в Атланте, где он преподавал в Университете Эмори, а также руководил лабораторией сна в Институте психического здоровья. Он хотел заново проверить результаты своего первого исследования развития сознательной самоидентификации.