Сестры Милославские нарядились в лучшие сарафаны: парчовый верх, бархатные юбки; спрятали волосы под вовремя купленными шелковыми платками. На их груди сверкали жемчужные и самоцветные ожерелья, в ушах поблескивали серьги, по рукавам змеилась бисерная вышивка, перста украшали золотые кольца. Сравниться с гуляющими в Кремле знатными княгинями провинциалкам было, понятно, не по силам, но выглядели боярышни вполне достойно.
Выпив для пущей бодрости по кубку вина, Долгорукие с Милославскими и отправились в Кремль – людей посмотреть да себя показать; в священном месте службу отстоять.
Главная твердыня Руси, как и сам Успенский собор, оказался на удивление полупустым. Москва огромна, ходить каждый день к заутрене в Кремль хватало терпения немногим. Тем паче в обычный будний день, к обыденной службе. На неделе государь редко заглядывал в храм, предпочитая молиться в своих покоях. А коли на службе нет царя всея Руси, зачем вставать затемно и отправляться в такую даль, коли можно сходить в домовую церковь или просто опуститься на колени перед иконой в красном углу?
Однако даже и в полупустом соборе за местами следовало следить со всем тщанием. Все же главный храм державы, предназначенный для самых знатных людей Руси. Встанешь слишком близко к алтарю – может случиться скандал с людьми из семей Мстиславских, Воротынских или Оболенских. Встанешь далеко – сам среди слуг и детей боярских окажешься, тоже позор. Ведь в будние дни в Успенский собор даже холопы дворцовые молиться приходят, держась, разумеется, у самой дальней стены. С ними рядом попасть – урон немалый для всей родовой чести!
Поэтому князь Дмитрий Долгорукий с супругой остановились примерно в пяти шагах от аналоя, сместившись немного влево. Бояре Милославские пристроились рядом с ними – не в силу родовитости, но как княжеские спутники. Тем паче что особо знатных людей, готовых оспорить у боярских детей таковое право, рядом и позади видно не было. Везде и всюду – самый обычный, простецкий служилый люд…
* * *
Боярин Борис Иванович вошел в покои государя вместе с патриархом и подьячими от Посольского и Конюшего приказов: боярами Алмазом Ивановым и Афанасием Матюшкиным. И застал Алексея Михайловича стоящим у распахнутого окна.
– Ты уже поднялся, государь?
– Я не могу заснуть, дядька, – покачал головой восемнадцатилетний властитель великой державы. – Всякие мысли постоянно в голову лезут, беспокойство. Вдруг я выбрал не ту? Вдруг иные были милее, но я просмотрел? Или лучше… Ведь я выбрал ее на всю жизнь! И сего выбора более уже никогда не изменить…
– Это у тебя предсвадебное волнение, государь, – улыбнулся боярин Морозов. – Это нормально. Все беспокоятся. А бабы еще и рыдают, горючими слезами обливаются. Хотя как раз они завсегда больше всех своей свадьбе и радуются! Однако же сегодня у нас есть беды куда тревожнее. Недавний учет показал, что нынешние расходы казны превосходят приход почти на двадцать тысяч рублей. Сверх того, Посольский приказ челом бьет об обновлении расписания, а Конюшеному приказу ввиду предстоящих торжеств недостает серебра для возникших нужд.
– Так, может, отложить? – вдруг предложил государь.
– Ты о чем, Алексей? – встревожился дядька.
– Отложить свадьбу. Коли уж в казне недодача… Мой отец, вон, в тридцать лет женился!
– Государь, это невозможно! – возмутился уже патриарх Иосиф. – Ты царь! Ты молод и здоров! Во благо державы и ради спокойствия наших потомков нам нужен наследник трона! Ты обязан скорейше родить сына!
– Я не уверен, что сделал правильный выбор, святитель.
– Боярышню Евфимию осматривали лучшие повитухи и лучшие медики! – напомнил боярин Морозов. – У нее широкие бедра и большая грудь, она полнокровна и не имеет изъянов. Она родит здоровых детей.
– Но разве токмо сие важно в близости супругов, святитель? – обратился к первосвященнику государь.
– А что же еще надобно, чадо мое? – удивился патриарх. – Господь сказал нам: «Плодитесь и размножайтесь!» – и во исполнение заветов Всевышнего каждый муж обязан скорейше найти себе супругу и зачать детей!
– Все равно с кем?
– Со здоровой благонравной женщиной!
– С любой?!
– Ты беспокоишь меня, государь… – перекрестился патриарх. – Молился ли ты сегодня?
– Это просто предсвадебное беспокойство, святитель! – вступился за воспитанника боярин Морозов.
– Тебе надобно обратиться к Господу с покаянной молитвой, мое возлюбленное чадо! – твердо потребовал патриарх Иосиф. – Я сам вместе с тобой стану молиться о твоем вразумлении и успокоении! Я приму твою исповедь и очищу твою душу. Когда умиротворится твоя душа, то успокоится и разум.
– Да, – согласился боярин Морозов. – Нам всем необходимо помолиться и успокоиться. Скоро соберется Боярская дума, и нам придется решить несколько сложных вопросов в денежных делах.
– Хорошо, давайте помолимся, – согласился Алексей Михайлович. – Здесь станем к Богу обращаться или пойдем к иконостасу за опочивальней?
– Если уж идти, то в храм Господень, – после короткого колебания решил патриарх. – К ризе Господа нашего, Иисуса Христа. Близость к Божьей благодати придаст новые силы нашим молитвам!
– В храм так в храм, – не стал противиться государь. – Позовите слуг, пусть подадут одеваться.
Спустя четверть часа государь со своей случайно сложившейся утренней свитой и восемью рындами спустился с крыльца Теремного дворца.
– Царь, царь идет!!! – известие заставило тревожно всколыхнуться всех немногочисленных прихожан. – Государь идет молиться! Сам Алексей Михайлович! И патриарх, первосвятитель Иосиф с ним!
Подданные склонились в поясных поклонах, на которые царь, его воспитатель и патриарх совершенно не обратили внимания, слишком занятые беседой.
– У нас в приказах слишком много стряпчих, – объяснял, шагая рядом с правителем, Борис Иванович. – Сии расходы легко сократить, поменяв тягло на пошлины. На Руси четыре миллиона смердов крестьянского сословия, и за каждой сохой и ловом учет потребен. Из сего выходит тысяча писарей, каковые все дворы да пашни переписывают. Солеваров же всего пара тысяч, за ними всеми и один подьячий уследит. Соль же надобна каждому хозяйству и каждой живой душе. Коли вместо тягла подушного пошлину соляную установить, то всех прочих учетчиков можно к делам полезным приставить и для казны до пятидесяти тысяч рублей каждый год сохранять…
– Окстись, Борис Иванович! – взмолился патриарх. – Ты же в храме Господнем пребываешь, из коего Иисус торговцев еще до вознесения изгнал! О Боге и о душе подумай, боярин!
Самый богатый человек державы, спохватившись, кашлянул, потупил взор и перекрестился.
– Иди сюда, – призвал государя патриарх, и они вместе встали перед алтарем, склонившись в молитве.
Свита затихла, первосвятитель негромким речитативом вознес молитву о ниспослании царю Алексею Михайловичу покоя и благоразумия.